В голове было пусто, как и в груди. Я кивнул ему и потащилсяобратно в комнату.

Стояла мягкая сентябрьская погода. Если на Украине ещенастоящее лето, то здесь уже бабье лето, вечера наступают рано. Наш столукрасился большим букетом лесных цветов, Анна Павловна принесла с прогулки.Появился самовар, все-таки купили, душистый чай в фарфоровых чашках, варенье сосвоей дачи. Все те же неспешные беседы, призванные доказать, что мир неменяется.

Когда я вышел на веранду, за столом уже распивали чаиМайданов, Лютовой, Бабурин. Лютовой быстро вскинул на меня взгляд и тут жеуронил. Мне почудилось, что он чего-то опасается. Вообще, с того дня смотрит наменя со странным выражением. Конечно, мне повезло, что никто не заметил и незапомнил, когда я входил в дом Черкашенко, повезло, что не остановил патруль.Но Лютового, похоже, тряхнуло то, что я чувствовал только усталость от долгойпрогулки пешком, но никакие душевные муки меня не терзали по ночам, я невскрикивал и не метался по комнатам, вспоминая убитых. Я сам после того три днянарочито вспоминал все до мельчайших деталей, но никакого ужаса так и неощутил. Нет, если бы голыми руками душил или резал, а жертва чтобы извивалась икричала, это, наверное, страшно и жутко. Наверное, не знаю. Ведь я всего лишьнажал на спусковую скобу, пистолет дернулся в руках, а в голове Черкашенкопоявилась дырка. То же самое с Юджиной и Мэри. Я не чувствовал, что я убиваю. Япросто устранял их из жизни. Из человеческого общества. А это… совсем другое.

Разговор шел о курсе евро, потом перешел, ессно, на теракты,сперва на израильско-арабской границе, потом перекинулся на свои, московские.Причем, хотя в Москве жертв всегда больше, но как-то интереснее те, что подпальмами, с летающими попугаями, где верблюды и зебры, смуглокожие женщины,экзотика, мать ее…

– А боевики орудуют по-прежнему, – вздохнулМайданов. – К большому сожалению, власти снова арестовали не тех…

– Но не выпустили, – заметил Лютовой.

– Это дело времени, – возразил Майданов. –Улик нет, выпустят! А я бы их сажал пожизненно.

Лютовой удивился:

– За что?

– Все равно их взяли не случайно, – заявил Майданов. –Пусть не совершали теракты, но состояли же в организации?

– Состоять можно по-разному, – протянулЛютовой. – Кого-то влечет романтика, кого-то неверно понятые лозунги…

Майданов покачал головой:

– Не знаю, не знаю. В наше неспокойное время нужны строгиемеры. Справедливые, но – строгие! А вы что скажете, Бравлин?

Я вздрогнул, возвращаясь из заоблачных высей на грешнуюземлю. Оглядел их лица, смущенно развел руками:

– Боюсь, мое мнение будет… неожиданным.

Лютовой смотрел, только глаза блеснули остро, а Майдановдаже ладони потер в предвкушении.

– Давайте! Все знаем ваши парадоксальные построения,что, увы, чаще всего сбываются…

– Преступники… – повторил я, – а что, давайтевсе-таки скажем правду о них, так называемых преступниках? Сперва сформулируемее для себя, а потом… может быть!.. впервые в истории человечества обнародуемее и для… всех. Итак, преступники – намного более ценная часть общества, чемзаконопослушные граждане. Законопослушные – всего лишь стадо, планктон, трава.А преступники – это те, у кого хватает ума, отваги и таланта переступатьобыденное, выходить за привычные рамки, установленные обществом или природой.Это преступники создают как банды по рэкету, так и новые государства, новыетеории права, атомарные теории или непривычные миру гелиоцентрические системы.

Майданов мягко упрекнул:

– Вы слишком широко толкуете… э-э… преступность.

– Но круто, – сказал Бабурин жадно. – Рулез!

– Потому, – продолжал я, – когда смельчакубивает овцу общества, то верхняя часть общества, состоящая из таких жепреступников… или преступивших обычные рамки, не расценивает это как убийстворавного, иначе последовала бы как минимум немедленная казнь, а всего лишь навремя изолирует от общества, как порицание, что перегнул, что надо находитьболее мягкие способы решения таких проблем с этими тупыми овцами… Ведь еслиэтих овец убивать безнаказанно, то воцарится хаос, а кто будет кормить,содержать и вообще выполнять волю верхних преступников?

Лютовой слушал заинтересованно, глаза мерцали.

– Преступники, – подытожил я, – это лучшаячасть общества! Это ее двигатель, мотор, сердце прогресса. Законопослушныйгражданин не решится ни на убийство гадкого соседа, что ходит к его жене, ни назаявление, что Земля вертится.

– Ого, – вырвалось у Майданова.

– Преступников нельзя уничтожать, – заявиля. – Где их уничтожают, там прогресс останавливается. Во всем: политике,науке, искусстве, массмедиа, технике. А сам прогресс общества становитсявозможен только за счет заимствования инноваций из других стран! Из тех, где преступникамоткрыта дорога к власти, к рычагам политики, науки, философии, военных доктрин,искусству.

Бабурин слушал обалдело, потом стукнул кулаком по столу:

– Ну ты гад… Ну ты ж все гришь верно!.. Но разве такоеможет быть верно, если оно должно быть неверно?

– Сейчас преступников, – продолжил я, – навремя изолируют на территориях, где они повышают свою квалификацию, играют вволейбол или футбол, получают трехразовое питание, несравнимое со скуднойбаландой голодающих шахтеров или законопослушных овец Приморья. Там онинеспешно могут подготовить новые операции, а выйдя на свободу, выкопатьнаграбленные миллионы и провернуть дельце уже с учетом прошлой неудачи. Напользу себе, а значит, по современному мировоззрению, и обществу.

Лютовой коротко и зло расхохотался. Майданов растерянноерзал, а Бабурин спросил непонимающе:

– Так, может, их и не сажать?

– Это истина, – закончил я, – но тщательноскрываемая истина. Даже сейчас не уверен, что при всей нашей декларируемойоткрытости такую истину стоит сообщать обществу. Ведь общество – на девяностодевять послушные овцы, а мы – волки. Каково законопослушным гражданам, которыммы постоянно твердим про их права, про всякие презумпции и свободы… каково имбудет узнать, что они всего лишь мясо для наших бифштексов? Со всеми ихбумажными правами? Не будет ли шок слишком сильным?

– У овец? – скептически хмыкнул Лютовой. – Подвум-трем каналам пустим одновременно мыльные оперы или подгадаем к чемпионатумира по футболу.

– А при чем тут футбол? – спросил Бабурин. –Хотя футбол – это сила!

– К тому же, – добавил Лютовой насмешливо, –большинство сочтет, что это относится не к ним. Они ведь тоже… преступники!Один жену коллеги трахнул, другой от жены червонец заначил, третий совралначальнику, что заболел, а сам с его секретаршей… Стадо, понимаш, устойчиво!