Согласно сообщениям, в двух гражданских войнах на полях сражений полегло 84830 человек, еще 100000 умерли от полученных в них ран и заболеваний. И это при общей численности населения в 1650 году всего 5,1 млн.! В процентном отношении к численности населения — 3,6 процента — этот показатель выше, чем число погибших в Первой мировой войне.[146]

Здесь будет уместным заглянуть в недалекое будущее. После реставрации Стюартов в 1660 году правительство Карла II (правда, отнюдь не в первую очередь) решило облегчить положение ветеранов-инвалидов, раненных в сражениях с парламентской армией. Для получения пенсии, согласно акту парламента, им требовалось подать прошение. Излагавшиеся в нем сведения требовали подтверждения, которое обычно давали однополчане, а иногда и офицеры, под началом которых служил солдат. Прошения почти всегда составляли чиновники, но, со слов ветерана, и в них в той или иной степени отражался военный опыт каждого воина. По воспоминаниям ветеранов, жизнь в роялистской армии была суровой: холод и частое отсутствие крова отмечается почти во всех петициях. Лишь в некоторых случаях они шли на войну добровольцами, поэтому судить об их желании сражаться за короля на основании этих документов трудно. Себя ветераны чаще всего называли «верными», «послушными», «ответственными», «правдивыми», а военные действия предпочитали обозначать словом «fight» вместо слова «battle», что имело более приземленный смысл. Многие из солдат после поражения «кавалеров» находились в заключении, но, описывая его условия, редко говорили о его «жестокости», чаще о «длительности». По отношению к противнику ими мало использовалось слово «парламентарии», еще реже «восставшие» и ни разу «круглоголовые». Обычно применялось самое общее понятие — «враг». Скорее всего, это объяснялось атмосферой примирения, в целом характерной для Реставрации, а подавшие петиции следовали букве парламентского акта. По отношению к событиям, которые они пережили, воины использовали слово «мятеж» (rebellion), «смута» (trouble), а некоторые писали о «войне короля Карла» — выражение, которое могло быть истолковано как возложение вины на роялистов. Примечательно, что только в шести прошениях использовалось понятие «гражданская война». Ужасы недавних событий были еще свежи в памяти, и один из ветеранов назвал ее «unnatural and uncivil» («неестественной и негражданской»). В большинстве своем петиционеры предпочитали употреблять самый общий термин «прошлая война».[147] Как видно, вспоминать им о ней не особо хотелось.

Король, слушавший с показным равнодушием текст обвинения, отказался признать легитимность судебной комиссии. Он нарочито громко рассмеялся в знак презрения к суду и затем заговорил так красноречиво, как никогда в жизни. Карл даже перестал, как обычно, заикаться. Лишенный адвокатов, он самостоятельно отстаивал свою позицию: «Я хотел бы знать, какой властью я призван сюда, а именно какой законной властью?» Он твердо стоял на позициях, что ни один суд королевства не обладает юрисдикцией в отношении монарха. Он утверждал, что его власть дана ему Богом, традициями и законами Англии, когда он был коронован и помазан, и что нынешняя власть зиждется на силе оружия. Карл настаивал, что этот суд незаконный, поскольку согласно правовой традиции «король не может ошибаться».

Подсудимый не принял во внимание, или не хотел принимать, или просто не понял, что за время гражданских войн формировалось мнение, отделявшее его личность от его статуса короля, что он предстал перед судом как частная персона. Трибунал предложил толкование закона, которое было основано на «фундаментальном предположении, что король Англии — человек, но не просто человек, а чиновник, которому поручили править с ограниченными возможностями и в соответствии с законами государства, а не иначе». Судья Брэдшоу потребовал от него сделать заявление «именем народа Англии, который избрал Вас королем». Карл отказался, сославшись на историю: «Англия никогда не была выборной монархией, без малого тысячу лет она являлась монархией наследственной. Я… не признаю власть суда… Я не вижу палаты лордов, которая вместе с общинами составляет парламент… Покажите мне законные основания, опирающиеся на слова Бога, Писание или… конституцию королевства, и я отвечу».[148]

Брэдшоу приказал удалить подсудимого из зала, и со всех сторон его поддержали возгласы, требующие возмездия. В течение недели Карла просили признать себя виновным три раза, но он отказывался. «Я не знаю, каким образом король может превратиться в обвиняемого», — заявил он. 24 января, когда на заседание явилось рекордное количество членов палаты общин — 71 человек, он заметил: «Я вижу, что нахожусь перед силой». Тогда было обычной практикой отказаться признать себя виновным, это означало, что обвинение не может вызывать свидетелей по делу. Тем не менее суд заслушал 33 свидетеля — жителей Ноттингема, видевших, как король поднял свой штандарт, крестьян и жителей других городов и графств, подвергшихся грабежам и избиениям. Но разве мало их было и с другой стороны? Об этом никто не говорил, хотя и в Лондоне, и за его пределами роялисты и пресвитериане выступали против суда. Генриетта-Мария просила парламент и лично генерала Ферфакса позволить ей увидеться с мужем, принц Уэльский прислал из Гааги чистый лист со своей подписью — он был готов на любые условия в обмен на жизнь отца. Оба письма остались без ответа. Четыре лорда, включая родственника короля герцога Леннокса, подали прошение, в котором говорилось, что именно они давали Карлу I дурные советы и виноваты во всех бедах войны. Поэтому они, а не король должны понести наказание. Реагировали и за границей. Процесс имел малые шансы быть признанным легитимным, а в глазах общественного мнения Европы он выглядел скандальным. От имени французского короля Людовика XIV был опубликован манифест, осуждавший происходящее, а Генеральные Штаты Нидерландов направили в Лондон двух послов с просьбой отменить суд. Большего иностранные государства сделать не могли.

На открытом заседании в субботу 27 января 1649 года король был признан виновным как «тиран, изменник, убийца и враг английского народа» и приговорен к смерти. 59 членов комиссии подписали смертный приговор. Первым значилось имя Брэдшоу, третьим — Кромвеля. Подписи покинувшего столицу генерала Ферфакса не было. После этого Карла переместили из дворца Сент-Джеймс в последнее его пристанище — дворец Уайтхолл.

На завершение личных дел королю отвели три дня, которые он провел в молитвах вместе с епископом Лондона Уильямом Джэксоном. Накануне казни вечером 29 января к королю привели двух его остававшихся в Англии детей, Елизавету и Генри. Они, как и Джеймс (Яков), герцог Йоркский, были захвачены парламентскими войсками, когда те вступили в Оксфорд. Никакой угрозы для их жизней, по крайней мере на тот момент, не существовало — детей содержали как принцев. В 1647 году, после бегства отца на остров Уайт, его примеру последовал Джеймс. Согласно легенде, 14-летний принц переоделся девочкой и при помощи роялистов сумел пробраться на корабль, шедший в Голландию, где присоединился к старшему брату Карлу. Маленькую Генриетту, жившую в Эксетере, за год до этого события ее воспитательница леди Далкит увезла, тоже переодев — на этот раз в мальчика, во Францию, где та соединилась с матерью. Во время свидания Карл утешал плачущих детей, просил их простить, как он сам, тех, кто отправляет его на смерть, а также передать Генриетте-Марии, что его любовь к ней осталась неизменной. Отдав детям оставшиеся у него драгоценности, король попрощался с ними и просил тех, кто их охранял, не позволять им присутствовать на казни. В прощальном письме своему наследнику принцу Уэльскому он написал: «В целях реставрации власти предпочитай мирный путь…».[149]