– Итак, что я могу сделать для вас и для него?

– Во сне Тараскина есть один момент, который не стыкуется с дальнейшим ходом развития событий. Он сказал, что Лапов, отмахиваясь от него, затушил о его руку сигарету. Значит, должен был остаться ожог? Но дефектов кожи не обнаружено. Руки Тараса чистые. Возникает вопрос: почему, рассказывая так называемую правду о том, как он убивал, ему понадобилось еще что-то выдумывать? У вас есть этому объяснение, если, конечно, он в самом деле виновен?

Вместо объяснений у Ольги были только умозрительные рассуждения, которые никак Сыча не устроили. Он отмахнулся и продолжил сам:

– Тогда предположите, что он невиновен. И именно с этой точки зрения попытайтесь объяснить, каким образом Тарасу могло присниться убийство Лапова. Кто-нибудь вообще сталкивался с такими случаями раньше? Может, кто-нибудь из тех, кого вы знаете или хотя бы слышали о таких?

Ольга покинула кухню, а когда вернулась, в руках у нее была целая стопка книг – толстых и тонких, в твердых и мягких переплетах. Книги она водрузила на стол прямо перед Сычом и, постучав пальцем по самой верхней, сказала, что и сама пыталась объяснить феномен Тараскина с точки зрения его невиновности. Вот, даже литературу из научной библиотеки принесла. Плюс разные статьи в Интернете.

– Ничего подобного лично мне не встречалось, – сказала она. – Мой конек – отношения между супругами, неспособность нормально уживаться в коллективе, вредные привычки. Я занимаюсь реальными проблемами.

– Поверьте, у Тараскина очень реальная проблема. Его не только обвиняют в убийстве, но и самого хотят убить.

– Я так скажу: если хотя бы десятая часть того, что написано в этих книгах, правда, то все может быть. Взять хотя бы эту, – Ольга еще раз постучала пальцем по верхней, на обложке которой было написано «Сновидения и их толкование: экстрасенсорное восприятие и психические феномены». Тут все: и сны вещие, и предвидения, и телепатические способности. Причем написано грамотным научным языком.

– Ну, значит, все-таки что-то такое может быть? – оживился Сыч.

– Может, и может, но у серьезных, прагматичных людей, к которым себя причисляю и я, подобные творения вызывают лишь снисходительную улыбку. Нет, я вовсе не утверждаю, что людей, способных предсказать будущее, нет, но все эти предсказания скорее на уровне символов, намеков. Юлий же подробно описал, как убивали Лапова.

– Значит, никакой надежды?

– Надежда умирает последней, – грустно улыбнулась Ольга. – Возможно, в случае с Юлием Сергеевичем мы имеем дело с каким-то уникальным феноменом, который я пока еще не готова объяснить. Единственно, хочу заметить, что он очень психологически восприимчивый человек. Вы знаете, что ему на протяжении нескольких лет снился один и тот же сон?

– Он никогда не рассказывал об этом. Что ему снилось?

Ольга рассказала о мучившем Тараскина в детстве кошмаре. О том, как бегут и кричат люди, горит автобус, о падении с моста в воду, о чемодане с наклейкой и об испытанном героем сна страхе.

В процессе рассказа Сыч задумался, ушел в себя, так что стало вообще непонятным, слышит ли он собеседницу.

– Значит, мост? – все-таки произнес он задумчиво.

– Да. В плане снов – не самый хороший знак. Но если вам удалось все-таки благополучно через него перебраться на другой берег, то это означает, что трудности в конечном итоге будут преодолены, хотя и не без некоторых жертв. Правда, Юлий так и не перебрался.

Но Сыча интересовала конкретика, а не абстрактные символы. Поняв, что ничего он больше не добьется, он молча допил чай и стал прощаться.

– Извините, если так и не смогла вам помочь, – сказала Ольга.

Майор только рукой махнул: пустое. Он уже был возле дверей, но остановился, будто вспомнил что-то важное, попытался сформулировать вопрос, но не сумел. Глупо улыбнувшись, он шагнул за порог, но снова остановился и спросил:

– Какой марки был автобус, он не рассказывал?

Ольга не сразу поняла, о каком именно автобусе идет речь, а когда поняла, что об автобусе из сна Тараскина, попыталась объяснить Руслану Петровичу, что марка автобуса совершенно ни при чем. Пусть будет какой угодно. Хоть «ивеко», хоть «неоплан», хоть сам «мерседес». Важна не мощность двигателя или расход топлива на сто километров. Важен символ.

Ольга ждала, что Сыч спросит ее, какой же за автобусом стоит символ, но этого не случилось. Он просто послушал, согласно покивал головой и ушел. На этот раз окончательно.

Вечером он опять позвонил ей на мобильный.

– У вас есть компьютер с Интернетом?

– Разумеется. Я как раз с ним работаю.

– Наберите в поисковике «Фото-Лэнд». Войдите на сайт. Я подожду.

– Вошла, – через некоторое время ответила Ольга. – Что дальше?

– В окошке «поиск» с правой стороны в верхнем углу наберите два слова: «Сыч Руслан».

– Набрала… Ого, оказывается, вы увлекаетесь фотографией. Юлий не говорил мне об этом.

– Я очень критично отношусь к своим фотографическим успехам, поэтому не считал нужным этим хвастать. Найдите на моей страничке альбом «Зона».

– Собираетесь показать мне тяжелые будни заключенных? – спросила Ольга, но тут же поняла свою ошибку. Речь шла не о местах заключения, а о зоне отчуждения вокруг взорвавшегося атомного реактора на Чернобыльской АЭС.

– Фотография под номером четырнадцать. Откройте ее.

Ольга щелкнула мышкой. Снимок был сделал с небольшого пригорка, с которого открывался вид на мост через неширокую, с заросшими камышом и осокой берегами, реку. Перила у моста почти по всей левой стороне были снесены. На переднем плане, метрах в десяти перед самым мостом, наполовину съехавший в кювет, лежал обгоревший перевернутый металлический остов. Остов основательно порос травой, и лишь по отдельным признакам в нем можно было угадать остатки венгерского пассажирского автобуса «икарус». Из-за автобуса выглядывала обгоревшая кабина грузового автомобиля.

– Я сделал это фото четыре года назад. Один мой школьный товарищ организовал мне экскурсию в Зону. Тогда еще можно было.

– Ничего себе. В самом деле очень похоже.

– Уверен. Это то же самое место. Река называется Уж. Впадает в Днепр. Мост находится километрах в восемнадцати-двадцати от Припяти в киевском направлении. Тараскин упоминал, что в детстве он с отцом попадал в аварию. И то, что в день взрыва чернобыльского реактора он находился на территории, которая после попала в зону отчуждения, мне тоже известно. В гости к кому-то ездили, что ли. Не помню, чтобы Тараскин жаловался на здоровье, может быть, потому, что молод, но какие-то чернобыльские корки у него точно имеются. Как видите, все очень просто, никаких тут вам эдиповых комплексов и прочей фрейдистских заморочек.

– Спасибо, – ответила Ольга обиженно.

– Да не за что. Желаю успеха.