Что характерно, соглашались с этим даже иностранцы, ноотнюдь не одобряли этих веселий, которым беспрерывно предавался двор послевозвращения государя в Москву. Они требовали слишком глубокого кармана, слишкомбольшого кошелька, и не один де Лириа засыпал свое правительство беспрерывнымипросьбами об увеличении жалованья или хотя бы регулярной его присылке: «Вашепреосвященство, прошу вас представить королевскому вниманию жалкое положение, вкотором я нахожусь. Я доведен до того, что мне негде достать и сотни песо попричинам, которые я излагал вам уже не раз. Я уже заложил свой туасон, знакиордена Золотого руна, и если мне не вышлют скоро денег, я то же принужден будусделать с моей столовой серебряной посудой, что будет для меня особенночувствительно, потому что ее у меня видят каждый день и нельзя будет скрытьтого, что с нею случилось, как это можно сделать с другими вещами. Прибавьте кэтому постоянные надоедания моих кредиторов, наступательный и весьма неприятныйтон моих объяснений, при которых я совершенно безмолвен и не могу приискатьизвинений своей неуплаты. И я совершенно согласен, что они вправе такотноситься ко мне!»

Нет, ну в самом деле – посадить посланника на полнуюденежную мель! А русская придворная жизнь просто-таки принуждала к мотовству!

Впрочем, на какое-то время герцог де Лириа мог вздохнутьсвободно. Нарочный доставил в его дом в Немецкой слободе несколько тщательнозапакованных увесистых мешочков, к которым прилагалось собственноручное письмокнязя Алексея Григорьевича Долгорукого. Князь в очередной раз извинялся передиспанским послом, что по вине его, Долгорукого, смердов был нанесен финансовыйурон дружественной державе, уведомлял, что виновные примерно наказаны, умолял опрощении и заверял в своем совершеннейшем почтении. К письму и деньгамприлагался также отличный подарок – десять бутылок малаги, до которой, как всембыло известно, испанцы необычайно охочи, а неподдельное горе де Лириа, поморозившегозапасы своих вин еще два года назад, по пути в Петербург, было еще памятновсему придворному обществу. К тому же недавно сел на мель и потонул испанскийкорабль, на котором было несколько ящиков отборных напитков для испанскогопосольства, так что подарок Долгорукого обрадовал герцога чуть ли не больше,чем найденные и возвращенные деньги. А еще больше порадовала честностьчеловеческая. Встретить среди русских честного партнера – да герцог давно ужеизуверился в этом!

В самом деле! Ведь Долгорукий мог сделать вид, что никакихмешочков с золотом в Лужках не обнаружено. Положил бы восемь тысяч песо – а этоогромные деньги на русский пересчет, двенадцать тысяч рублей золотом! – иникто никогда не доказал бы обратного, думал де Лириа, не знавший о непререкаемомприказе государя: деньги испанцам вернуть любой ценой, хоть бы из собственногодолгоруковского кармана.

Де Лириа был так счастлив, что лично явился поблагодаритькнязя за любезность и порядочность. Он хотел подчеркнуть, что не держит обидыза причиненные его курьеру неприятности, что дорожит дружбой столь влиятельногосемейства. Кроме того, у него был к князю один деликатный вопрос.

Алексей Григорьевич Долгорукий во время этого визитамысленно облизывался, словно котяра, обкушавшийся сметанки. Конечно, ему былаприятна искренняя благодарность испанца. Кому же не приятно, когда тебявеличают честнейшим, благороднейшим из людей! Но дело было не только в этом. Дочего же удачно вышло, что Савушка, приспешник Никодима Сажина, оказалсянастолько глуп и нерасторопен, что не собрался податься в бега вместе снаграбленным добром! До чего удачно, что был он не столь хлипок, как Никодим, идожил до конца инквизиции, устроенной ему изобретательным Стелькою! До чегоудачно, что Стелька на сей раз смирил свой неуемный норов и позволил Савушке дожитьдо того времени, как самолично проверил все его слова! Савушка ведь мог исоврать – просто от злости, от вредности. До чего удачно, что не соврал!

Именно в том погребе, на который он указал, давясь слезами икровушкой, Стелька обнаружил испанское золото, а также еще много чего. По всемувыходило – и Савушка подтвердил это! – что свояки не один год грабилипроезжих людишек, преумножая свои богатства, и все им сходило с рук, пока, набеду, не напали они на супругов Воронихиных – и на испанского курьера. Следуетзаметить, что все награбленное (за исключением, разумеется, пресловутых золотыхпесо) князь счел своей законной собственностью и мысленно поблагодарил лютыхзлодеев Никодима и Савушку, пожелав им царствия небесного и земли пухом.

Стелька много хохотал, рассказывая своему барину, какизумился Савушка, узнав, что и курьер, и «мальчишка» (он так и не узнал очудесном превращении Даньки в Дашу) остались живы. Раньше от Маврухи никому неудавалось уйти, поведал Савушка. Она отличалась столь неуемной похотливостью,что замучивала своих пленников до смерти. Отец смотрел снисходительно на еезабавы и порою нарочно позволял жертве «спастись» от погони: пускай дочка блудпотешит, все равно новая игрушка Маврухи не протянет долго. Но вот ведь каквышло неладно, провалилась вся многолетняя затея Никодима Сажина и егоподельника… А все почему? Потому, что девке воли много дали, а этого делатьникак нельзя, размышлял Алексей Григорьевич. Сам он намеревался извлечь урок изпечального опыта крепостных разбойников и покрепче зажать свою строптивуюдочку. Он покосился на присутствующую здесь же – в качестве переводчицы, ибо деЛириа говорил по-французски, а князь иной речи, кроме родимой, знать не знал изнать не желал, – Екатерину. Гордячка даже не подозревает, какаявеликолепная задумка пришла в голову отцу! Эта мысль немало способствовалахорошему настроению князя Долгорукого. Прибавление в доходах, восхищениесобственным умом, благодарность испанского посланника – это немало для честолюбивогокнязя!

Правда, чертов герцог подлил-таки ложку дегтя в бочку смедом, деликатно поинтересовавшись, не находили ли вместе с денежными мешочкамичего-нибудь еще.

Князь Алексей Григорьевич мгновенно насторожился: неужелитам были еще какие-нибудь сокровища, которые Стелька решил от него утаить?!

Все мыслимые и немыслимые кары, которые он обрушит наСтельку, пронеслись в голове князя, и он даже не приметил, что Екатерина тоженасторожилась. Она сразу смекнула, о чем пойдет речь, и теперь заботилась лишьо том, чтобы ни взором, ни движением бровей не выдать испанцу своегобеспокойства.

– Что же еще пропало? – осторожно спросил АлексейГригорьевич.

– Мой курьер, дон Хорхе Сан-Педро Монтойя, уверяет, чтограбители сняли с его тела кожаный пояс с карманами. Нет, в карманах этих небыло денег, однако там находилась ценная дипломатическая корреспонденция.