Алекс резко вскочил с кресла, но тотчас согнулся от боли вгруди и снова сел, старательно избегая встречаться взглядом с сидевшим напротивчеловеком. Еще не хватало, чтобы Кейт решил, будто он нарочно пытается вызватьк себе сострадание.

Постарался выпрямиться и принять независимый вид:

– Во всяком случае, благодарю за откровенность.

– Сколько угодно, – буркнул Кейт.

– И каковы должны быть теперь мои действия? Прикажетепокончить с собой?

Кейт пожал плечами:

– На это полная ваша воля. Другое дело, что поправитьуже ничего нельзя, и даже если вы сейчас перережете себе горло на моих глазах,все равно ничего не изменится.

– Не изменится, вы правы. Но, быть может, еще не всепотеряно? Герцог говорил мне, что князь Долгорукий отправил людей в этудеревню, в эти забытые Богом Лужки, чтобы провести дознание у сообщника Сажинаи, елико возможно, разыскать похищенное. Не сомневаюсь, что к сему будутприложены все старания, ведь иначе, руководствуясь приказом государя, князюДолгорукому придется возмещать ущерб испанцам.

– Я знаю Долгорукого. Он скорее откусит себе обе руки,чем отдаст хоть что-то из своего добра. – Кейт усмехнулся, довольныйкаламбуром, но тут же спохватился и снова насупился: – Мало вероятности, мало…Зачем этим простолюдинам хранить флакон?

– Красивая вещь, которую можно продать за немалыеденьги.

– Вещь-то, может быть, и сохранится. А вот еесодержимое – это вопрос. Скорее всего, они просто-напросто выплеснут его наземлю. А ведь именно ради этого содержимого…

– Вот как? – теперь холоден сделался голосАлекса. – Значит, я был для вас всего лишь вьючной лошадью, назначеннойдля перевозки ценного груза? Но для чего в таком случае было заставлять меняубивать Хорхе Монтойя?

– Разве вам не доставило наслаждение вонзить нож вгрудь презренного католика? – насмешливо искривил губы Кейт. – Развевы не почувствовали в этот миг, что братья и товарищи смотрят на вас и ликуютвместе с вами?

– Ну да, я почувствовал, – не очень увереннокивнул Алекс. – Но это мог бы сделать любой наемник. Главное, я полагал,что в обличье этого человека смогу принести пользу братьям. Я полагал, чтозадача курьера – лишь побочная, а главное…

– А главное – вынюхивать, выведывать, шпионить, –подсказал Кейт самым сладким голосом.

– Вы нарочно стараетесь оскорбить меня, – Алексглянул испытующе. – Никогда не предполагал, что у вас, Джеймс, окажетсятак мало самообладания.

– Будет лучше, если вы станете называть меня неДжеймсом, а Хакобом, подобно всем этим гнусным черномазым и теплолюбивымнеженкам-испанцам, – буркнул Кейт. – Джеймс – это все-таки слишком ужпо-английски. Предполагается, я сохраняю глубокую ненависть к родной речи ивсем обычаям забытой родины. Кстати, что вы имели в виду, делая этот выпаднасчет моего самообладания?

– Да ничего особенного, – пожал плечамиАлекс. – Кроме того, что участь юного русского императора еще не решенаокончательно, не так ли? Конечно, вы на всякий случай уже нашли человека,который при надобности совершит священный акт цареубийства, но приговор Петруеще не вынесен, так ведь? У вас еще остается некоторая надежда на то, чтоудастся подчинить его влиянию Остермана… нашему влиянию, подобно тому как емубыл подчинен его венценосный дед? И тогда получится, что содержимое розовогояшмового флакона вам не пригодится? Во всяком случае, есть возможностьпопросить прибыть нового курьера с новым… грузом.

– Ну, вообще говоря, вы правы. Но с каждым днем этихнадежд и времени на их осуществление остается все меньше, – покачалголовой Кейт. – И если оправдаются наши самые худшие опасения, счет пойдетдаже не на дни, а на часы. Где уж тут ждать нового курьера!

– Всегда остается нож, – рассеянно пожал плечамиАлекс и поморщился от нового приступа боли в груди. – Нож, пуля, веревка,несчастный случай…

– Нож, пуля, веревка оставляют следы. Несчастный случайнадо организовать так, чтобы никто ничего не смог узнать. Вот в чем вся беда!Никто ничего не должен заподозрить! Еще не пришло время ордену открыто заявлятьо деяниях своих. Думаю, и никогда не придет. Только лишь посвященные будутосведомлены о влиянии наших тайных сил на мировое и государственное устройство.Помните наши клятвы, Алекс? Судьба истинного творца судеб человеческих – тайна…Поэтому нам нужен, нам необходим утраченный вами груз.

– Я не в силах вернуть его, – уже с трудомсдерживая боль и обиду, ответил Алекс. – Все, что я могу, – этоисполнять свою роль и продолжать вынюхивать, выведывать, шпионить, как выизволили выразиться. Вообразите себе, кое-что я мог бы вам рассказать… если,конечно, для вас хоть что-то значат факты, собранные столь ничтожным человеком,как ваш покорный слуга.

– Алекс, поймите меня верно. Я с самого начала возражалпротив появления «дона Хорхе Монтойя» среди персонала де Лириа. Пока я здесь, виспанском посольстве не происходит ничего, о чем бы я не знал. Де Лириа ничегоот меня не скрывает. Как говорится, якобит якобита всегда поймет! Могу держатьпари, что вы намеревались сообщить мне о появлении в Москве аббата Жюбе,наставника детей Ирины Петровны Долгорукой? Я об этом прекрасно осведомлен. Каки о том, что Сорбонна по совету своих докторов Птинье, Этмара, Фуле и другихвручила ему верительную грамоту 24 июля сего года, а епископ Утрехтский наделилего чуть ли не епископскими полномочиями. Поскольку мой приятель де Лириа хочетвидеть в роли католического епископа в России своего капеллана Риберу, онстрашно ревнует к Жюбе и порою не может удержаться, чтобы не съязвить на егосчет. Например, де Лириа неподражаемо рассказывает, что, когда Жюбе был кюре вАнсьере, он нипочем не желал начинать богослужение, пока любовница регентамаркиза Парабер находится в церкви. Бедняжке пришлось-таки удалиться. Онапожаловалась своему любовнику, на что регент только и ответил: «А зачем вамвообще ходить в церковь, сударыня?»

Алекс кивнул. Он тоже слышал этот анекдот. Но непредполагал, что его слышал и Кейт! Да, этого человека трудно удивить.

– Что я могу вам еще сказать, господин шпион? –язвительно продолжал между тем Джеймс… вернее, Хакоб Кейт. – Судя поистории, случившейся в Ансьере, Жюбе можно принять за какого-нибудь ортодокса,совершенно одиозную фигуру, однако это далеко не так. Жюбе опасен, потому чтоэто и в самом деле достойный пастырь. Он соединяет с вкрадчивым обращениемпрекрасные манеры, привлекающие к нему умы самых разных людей. Каждый ищетобщества и беседы со столь любезным иностранцем, каждый считает за честь бытьзнакомым с ним. Что вам угодно еще вызнать у меня, господин шпион?