Цзянь закрыл оба глаза и, казалось, затаил дыхание; затем он открыл глаза, уставился на Воробушка в упор.

— Когда я в конце концов посмотрел в зеркало, я увидел себя словно впервые в жизни, таким же человеческим существом, как и все остальные. Всего лишь глаз, такая мелочь, и все же… — он повернулся к тощему человечку. — Товарищ, я думаю, почти настало время для нового глаза.

Товарищ Стеклянный Глаз оценил лицо скрипача.

— С возрастом, — сказал он, — радужка выцветает. Так что, может статься, вы и правы, и можно сделать цвет на тон светлее.

— Вот видите, — сказал Цзянь, — мы двое как братья.

Воробушек рассматривал на длинном столе набор стеклянных трубок, бунзеновскую горелку, крошечные баночки краски и узкие кисти будто из одного волоска.

— У меня есть свободная комната, — сказал товарищ Стеклянный Глаз, — вот прямо за этой, быть может, вы, друзья мои, пожелаете пожить у меня несколько дней. Там простенько, но уютно. — В свете электрических ламп оба его глаза казались расписными, неповторимыми, сиявшими собственной тайной.

Прежде чем Воробушек успел ответить, Кай сказал:

— Учитель, мы были бы очень рады.

Тощий человечек хлопнул в ладоши, и все подпрыгнули.

— А ты, Старый Цзянь? Составь-ка старому дураку компанию.

— Я скрипку привез, — сказал Цзянь. — А юный Воробушек играет на эрху.

— В таком случае вы обязаны посмотреть на мои музыкальные инструменты. Если позволите, вот сюда, за мной…

Той ночью была гроза. Пока Воробушек для них играл, перестук игл дождя просачивался в музыку, путал ноты, какие-то приглушал, а какие-то делал звонче, словно ливень обладал собственным разумом и задавал тон всем звукам что внутри двухфронтонного дома, что снаружи. Товарищ Стеклянный Глаз подал густой, подслащенный кофе, который, по его словам, был из буддистских земель в южных морях; за кофе последовало рисовое вино, которое, по словам Цзяня, привезли с западных границ Туркменистана. В углу комнаты стоял маленький клавесин, настолько узкий и такого землистого цвета, что Воробушек даже сперва не понял, что он там есть. Он поднял крышку инструмента, открыв латинскую надпись.

— «Музыка, — перевел товарищ Стеклянный Глаз, — есть утешение в великих скорбях». Так как, молодой человек, — сказал он, оборачиваясь к Каю, — вы нам сыграете? Учитель Воробушек нам сказал, что вы пианист от бога.

Кай попытался было сказать, что он всего лишь посредственность, но они и слышать об этом ничего не хотели. В конце концов он уселся на шаткую деревянную скамейку. Он начал с транскрипции для клавира кантаты Баха — с «Трагического действа». Воробушек как будто спускался по залитой солнечным светом лестнице. Либретто поднималось ему навстречу: «О, Господи! Научи нас думать о смерти, чтобы мы могли стать мудрее. Сделай завещание для дома твоего, ибо умрешь ты и не выздоровеешь»[4].

У священников из деревни Кая, должно быть, имелся и клавесин, поскольку пианист играл на нем как на своем. Он искусно складывал музыку вдвое и затем вчетверо, взмывая в третьей части с хором, неожиданно охваченным радостью: Ныне, ныне же будешь со Мною в раю[5]. И с этой высоты, из пространства, что точнее всего было бы описать как ку ле, состояние разом и скорби, и радости, музыка покатилась вниз, внезапно превратившись в неоконченную Симфонию № 3 самого Воробушка. Кай слышал ее всего однажды, но сейчас играл ее по памяти. Переход ошеломил Воробушка. Ноты разом спотыкались и взбирались вверх, спотыкались и поднимались. На музыке словно лежал неведомый и невообразимый отсвет, и Воробушек как будто впервые слышал собственное сочинение.

Когда часть симфонии закончилась, товарищ Стеклянный Глаз покачал головой.

— Но что это за музыка, что напоминает мне о том, что я когда-то знавал? — и принялся пьяно вспоминать северо-западные лагеря.

— Разве, — говорил он, — слишком многого мы просили — чтоб нам позволили жить собственной жизнью, почитать родителей и растить детей в меру своих сил? Почему такой простой жизни сложнее всего добиться?

Портреты Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая и Лин Бяо оценивающе глядели на них, как соседи-хлопотуны.

— Бедный учитель Эдисон! — вскричал Цзянь, вскакивая на ноги.

Воробушек боялся, что и у стен есть уши, и хотел было сказать, что это всего лишь музыка, но не смог заставить себя озвучить столь очевидную ложь. Кай сделал паузу, чтобы дать слушателям успокоиться. Пианист залпом выпил полный стакан туркменского вина и перехватил взгляд Воробушка с грустной, беспомощной улыбкой. Он вновь заиграл под звуки все усиливавшегося дождя, унося их всех прочь из Уханя, из уезда, из провинции и даже с лица земли, пока все не стало раскачиваться из стороны в сторону, вплоть до дрожи музыки Кая. Они всецело сосредоточились на шестой и седьмой бутылках, и Воробушек испытал безумную свободу мысли и движения. Двери выдохнули, и покрывала на кроватях распахнулись их приветить, и Воробушек слушал потоп, а Кай тем временем держал его в неловких объятиях.

— Как это ты смог так безупречно сыграть мою симфонию? — спросил он.

Кай ответил:

— Как ты мог подумать, что я ее позабуду?

Так они и заснули, касаясь друг друга, но все же не вполне касаясь, рядом и вдалеке, пресытившиеся и все же алчущие всем своим существом.

Воробушек проснулся первым. Он услышал, как по разбитой дороге за стенами прогремел грузовик и понял, что Кай медленно сползает с узкой кровати. Он осторожно втянул бессознательного пианиста обратно на матрас и укрыл. Молодой человек пробормотал что-то во сне и произнес: «Милый Воробушек», и Воробушек впервые почувствовал, как самая чистая радость может быть в тягость. Он лежал тихо, с разболевшейся от вина головой, и прислушивался к шуму с улицы, к резкой ноте долбившей по камню лопаты. Он натянул одежду и вышел. Товарищ Стеклянный Глаз стоял на коленях на пыльном садовом участке, занятый чем-то, что только-только показалось из-под земли.

— Вот он грядет, — сказал растениям товарищ Стеклянный Глаз, — племянник Вэня Мечтателя. Знаменитый композитор словно бы из иного времени и века, — Воробушек помог ему медленно подняться на ноги. — Давайте-ка покажу вам плавильню, которую наша деревня соорудила во время Большого скачка. Шедевр мастерства, — поморщился он.

Они двинулись прочь от дома, спускаясь по пологому холму к ряду тихо шелестевших деревьев. Воробушек увидел плавильню, о которой упоминал товарищ Стеклянный Глаз, — бесформенный черный колпак, торчавший из грязи и всеми заброшенный.

— Вот она! Да будет она стоять вечность! — почти прокричал товарищ Стеклянный Глаз. Затем он резко понизил голос. — Ходят слухи, будто Вэнь Мечтатель уже не в лагере.

Воробушек кивнул.

— Если вы проделали весь этот путь, чтобы осведомиться о нем, — сказал тот, кто был старше, — то я ничего не знаю о том, где он. Мне очень жаль.