href="ch2-340.xhtml#id229" class="a">[340]. В турецких и арабских гаремах в Мосуле было полным-полно армянских женщин и девушек. Немногочисленные мужчины, сумевшие спасти хотя бы свою жизнь, а затем прозябавшие в Мосуле, весной 1918 г. во время сильнейшего голода были направлены вали в отряды строительных рабочих, куда-то в степи. Это был один из тех бесчеловечных актов уничтожения ненавидимого народа, который вызывал тем большее возмущение, что внешне они казались совершенно безобидными. Против такого рода расправ над армянами оставались совершенно безуспешными любые официальные германские протесты, ведь турецкое правительство с хорошо наигранным возмущением отрицало любые варварские действия в адрес армян. Очищение Анатолии русскими теперь уже дало желанную возможность разобраться и с русскими армянами, которые проживали между Османской империей и турецким вновь образованным Азербайджаном. Турецкие дивизии, которых так не хватало в Палестине, прорвались через установленную Брест-Литовским миром границу, изгоняя армян из их домов и усадеб и с грабежами и убийствами вытесняя в бесплодную гористую местность вокруг озера Севан. И уже пал Александрополь, уже турецкие колонны стояли непосредственно под Эриванью – как случилось неслыханное. Неожиданно на пути победоносного шествия на грузинский Тифлис встали германские войска, готовые оказать вооруженное сопротивление[341]. Дошло до перестрелок, были раненые и убитые. Но перед решительностью германских действий турецкая мания экспансии, скрежеща зубами, вынуждена была отступить. И все же главная цель была достигнута: плодородная, возделанная армянами долина Аракса была в руках у турок, а русские армяне, как и их турецкие собратья, оказались брошены на произвол нужды и бед в горной местности. И вновь сделали еще один важный шаг к цели – искоренению армян и созданию сплошной и населенной только мусульманами, турками и татарами, полосы земли от Черного до Каспийского моря. И когда 16 сентября 1918 г. во взятом Баку зазвучали кавказские песни, то мой турецкий заместитель по штабу заверил меня: «Мы вернем себе старые владения».

С той же неумолимой беспощадностью действовали против местных армян и в персидском Азербайджане, и против вообще всех тех, кто не поддерживал безоговорочно турецкие планы. Для подавления английского влияния и подготовки запланированного на 1919 год гигантского по замыслу удара для отвоевания Багдада по пути через Персию в Тебриз вступили войска Кязыма-паши[342]. Там, в столице персидской, то есть нейтральной провинции Азербайджан в качестве представителя германского консула находился драгоман Вустров. Я был знаком с ним по Мосулу, ценил в нем одного из самых умелых, искренних и деятельных чиновников и знал, что он сделает все в духе полученных указаний, чтобы сохранить дружественные отношения с турками. Однако Кязым-паша в оскорбительной форме отказался ответить этому человеку на его официальный визит, да более того – с маловразумительными обвинениями в якобы антиисламском поведении он дошел даже до угроз, что применит оружие. На это неслыханное оскорбление – в обращении с представителем союзной Германской империи – я обратил внимание Халила-паши, который тогда – как главнокомандующий турецкими войсками – находился вместе со мной в Александрополе. Халил дал Кязыму указание воздержаться от любых шагов против Вустрова. Однако этот инцидент недвусмысленно продемонстрировал, сколь мало значения придают турецкие политики и власть имущие германскому достоинству или германским интересам, если только это мешает активному преследованию собственных национальных целей.

II

Когда в декабре 1917 г. фронт в Месопотамии вновь был накануне крушения, Халил-паша полусердито-полушутя сказал мне: «Да оставим англичанам эту проклятую пустыню. Отправимся в Туркестан, я хочу там основать новую империю для моего маленького Чингиса». Ведь он назвал своего младшего сына в честь великого завоевателя и сокрушителя царств. И когда осенью 1918 г. в Елизаветполе он произносил речь перед татарскими собратьями на Кавказе, из его уст раз за разом звучало слово «Туркестан», что вызывало у слушателей восторженные овации.

Антанта бросила в Константинополе в темницу Халила-пашу, полагая его одним из самых толковых и совестливых членов младотурецкой верхушки[343]. А затем мы узнали, что он бежал и, предположительно, отправился куда-то на восток из Турции. Этот по-человечески симпатичный, несмотря на некоторые недостатки, авантюрист, который превратился из офицера жандармерии и одного из комитаджей[344] в Македонии, минуя стадию предводителя бедуинов в Триполи, в победоносного полководца в Ираке и влиятельного политика, с непоколебимой настойчивостью шел к своему плану по образованию пантюркистской державы, тем более что панисламское движение не встретило особенного отклика ни в Аравии, ни в Персии. Реализация этих планов зависела от того, смогут ли Россия или Англия приобрести на Кавказе и в Туркестане решающее влияние или нет[345].

Турецкая политика на Востоке была совершенно не пропорциональна силам этой страны. И только союз с могущественной Германией, которая намеревалась разгромить Россию и Англию, мог воплотить великодержавные турецкие амбиции. Было бы совершенно неверно полагать, что Турция проводила дружественную Германии политику. Она лишь надеялась получить от нас поддержку своих планов и никогда и не думала об ответных услугах или благодарности. Русский полковник Эрн спросил Халила-пашу во время торжественного приема в Мосуле по случаю заключения перемирия[346], не боится ли Турция своего могущественного союзника. Халил ответил с улыбкой: «К чему? Богатая Германия одолжила нам много золота, чтобы мы отвлекали русских и англичан в Азии. Она знает, что никогда не получит эти деньги обратно. Однако если Германия потребует их силой, то, – и тут на меня сверкнули молнии из его глаз, – она станет нашим врагом!»

Даже переговоры, которые могли принести нам экономические выгоды, и те продвигались чрезвычайно сложно. Для исследования нефтяных источников в Месопотамии была сформирована специальная германская топливная команда «Аравия». Турки всеми средствами пытались узнать, каковы же результаты исследования природных богатств этой страны. Было ясно, что они намерены нас использовать, ведь безусловно нуждаются в этом из-за недостатка у них технических средств, а потому хотят извлечь выгоду из наших открытий. Экономическая же эксплуатация богатств, насколько это вообще возможно, должна была остаться в турецких руках. Поток денег, которые миллиардами текли из Германии в страну и оседали в карманах влиятельных политиков, должен был послужить финансированию этого предприятия. Германское посольство в Константинополе знало, с какими трудностями приходится бороться, чтобы добиться хотя бы малейшего содействия в экономических вопросах.

Однако официальная Турция не стеснялась даже вполне открытого и вызывающего пренебрежения германскими интересами. В ходе известного конфликта между турками и арабами германский союзник первых попытался вмешаться ради посредничества. Так как, помимо этого, поддержка турецких операций бедуинами была лишь вопросом платежей в твердой валюте, а желанными им деньгами располагала только Германия, было ясно, что германские командиры намерены сохранить за собой известный контроль над