Рядом, словно чертик из коробочки, возник бравый матрос втом же тропическом исполнении. Лейтенант-коммандер, не меняя выражения лица,показал в сторону Мазура (именно что в сторону, а не прямо на него):

– Позаботьтесь о нашем госте.

И отвернулся к борту, сочтя свою миссию оконченной, а долгморской вежливости – полностью выполненным. Решив держаться в том же стиле – и,например, обойтись без всяких горячих благодарностей вслух – Мазур направилсявслед за провожатым. Они пересекли палубу, спустились по трапу.

Мазур практически не смотрел вокруг. Ему было почти чтоскучно. О фрегатах этого типа он мог и сам рассказать немало – водоизмещение,мощность силовой установки и ее технические характеристики, численностьэкипажа, скорость, дальность хода и все прочее... Словно столкнулся вживую счеловеком, которого до того знал по отличным фотографиям. Конечно, это чуточкущекотало нервы – знали бы найденные бритты, кого пригрели на груди – ноособенно предаваться эмоциям не следовало: не к теще на блины пришел, ухоследовало держать востро...

Матрос привел его в чистенькую четырехместную каюту, ничемособенным не отличавшуюся от тех, к каким Мазур привык. Разве что здесь напереборке красовалось не мене дюжины выдранных из журналов для мужчин голенькихкрасоток. Разболтались они тут, подумал Маузр, присаживаясь на койку согласноприглашающему жесту провожатого. У нас бы за подобные вольности все огребли быпо полной программе, включая командира...

– Сэр, вы уж, пожалуйста, отсюда никуда не выходите, –сказал матрос без малейшей надменности, но непреклонно.

– Вот фокус, – сказал Мазур. – Меня арестовали,что ли? Это за что? Ничего вроде не натворил...

– Здесь военный корабль, сэр, – не моргнув глазом,пояснил матрос. – А вы, как бы это сказать, лицо совершенно постороннее.Железные правила и все такое...

Он лихо отдал честь и вышел. После короткого раздумья Мазурпоступил так, как и полагалось всякому нормальному австралийцу: подошел кпереборке и принялся вдумчиво разглядывать девиц, улыбавшихся ему ктозастенчиво, кто блудливо.

Дверь распахнулась – ну, разумеется, в армии, как и нафлоте, стучаться не принято, тут вам не деликатная гражданка. Мазур без всякойпоспешности отвернулся от голых девиц. И узрел очередного офицера,сублейтенанта, немногим старше его самого.

Э т о т выглядел совершенно непохожим на тоговяленого карася, что встретил на палубе Мазура. Он улыбался во весь ротпростецки и откровенно, он с первого взгляда казался простягой, рубахой-парнем,у него был незамутненный особой работой мысли, почти детский взгляд...

Мазур мысленно подобрался и скомандовал себе боевую тревогу.Все дело в этом младенческом взгляде и простецкой внешности. Знал Мазур одноготакого простеца с детскими глазами – Константина Кимовича Самарина, по кличкеЛаврик. Незнакомец, голову на отсечение, был его близнецом, разве что формуносил другую...

– Здрасте, – сказал вошедший, пожав руку Мазура такнепринужденно и дружески, словно они выпили вместе цистерну пива. –Сублейтенант Доббин, будем знакомы.

– Ричард Дикинсон, – сказал Мазур.

– Австралия, похоже, а?

– Угадали, – сказал Мазур.

– Да что тут угадывать, ясно же... Говорят, у вас идокументы в полном порядке?

Он как-то так уставился, дружески и вместе с темтребовательно, что рука Мазура сама собой нырнула во внутренний карман пиджака,появилась оттуда с липовой австралийской ксивой и протянула ее Доббину. Тотперелистнул странички вроде бы небрежно, с видом выполняющего неприятнуюповинность джентльмена, но его глаза на несколько мгновений из наивных сталипрямо-таки рентгеновскими, и Мазур уже не сомневался, с кем его свела судьба. Ихнийхреновособист. Видно зайца по аллюру. Но какого черта тут делает особист? И всоветском, и в британском военно-морском флоте дело еще не зашло настолькодалеко, чтобы особист стал штатной принадлежностью корабля подобного класса.Порядки, в общем, не при замполитах будь сказано, во всем мире одинаковые. Еслина корабле объявился особист, чувствующий себя здесь совершенно непринужденно,означает это одно: или корабль выполняет некое специальное задание, или онизначально непростой, похожий на своих систер-шипов лишь внешностью...

– Ясно, – сказал Доббин, возвращая паспорт. – Чтомы стоим, как на приеме с фуршетом? Садитесь... На гидроплане летели? Он былваш?

– Ага, – сказал Мазур.

– Любите летать?

– А что тут плохого?

– Да ровным счетом ничего, конечно... Вас, говорят, обиделкто-то? Обстреляли?

– Ну да, – сказал Мазур. – Шарахнули очередью,мерзавцы. Ноги бы повыдергать и бумеранги вставить...

Он не чувствовал себя в безвыходном положении: самолетик совсеми уликами покоился на дне, откуда его никто не возьмется доставать,предъявить ему, собственно, нечего. Особист иначе попросту не может, все равно,наш он, или ихний...

– Что это был за корабль?

– «Корабль» – слишком громко сказано, – пожал плечамиМазур. – Скорее уж маленькая яхта или большой прогулочный катер.

– И назывался он...

– Вот названия я решительно не рассмотрел, – сказалМазур. – Было какое-то на борту, да, я помню... Но я спустился пониже,чтобы посмотреть на девочек на палубе, а потом, когда в меня оттуда шарахнулиочередью, думал только об одном – как бы улепетнуть побыстрее. Где уж тамсмотреть название...

– Понятно. Сколько человек вы видели?

– Послушайте, – сказал Мазур. – Мне только сейчасв голову пришло... Это что, допрос? А с какой стати?

– Боже упаси, скажете тоже! – вытаращился на негоДоббин с тем детским простодушием, что прекрасно знакомо было Маузуру поухваткам Лаврика. – Я не полицейский, а вы не преступник, ничего такого...Вы на военном корабле, мистер Дикинсон, вот ведь какая штука. Бюрократия, ага.В корабельный журнал положено заносить абсолютно все, что на судне случилось.Обязательно нужно будет написать и про вас: мол, такого-то числа в точке стакими-то координатами спасли терпящего бедствие... И далее столь жеподробнейшим образом...

– Я, конечно, терпящий бедствие, – сказал Мазур. –Но я тоже моряк, знаете ли, хоть и цивильный. Что-то я не помню, чтобы вкорабельный журнал заносили такиеподробности...

И, в свою очередь, уставился на собеседника с неприкрытым пронзительным,если так можно сказать, детским простодушием.

Сублейтенант Доббин ничуть не смутился.

– Тут вы правы, – сказал он непринужденно. –Скучновато у нас, понимаете, а тут какое-никакое развлечение, вот я и чешуязыком, как деревенская кумушка... Моряк, говорите? И много плавали? Многоповидали?

– Изрядно, – сказал Мазур.