Отдавая какие-то распоряжения, он прямо в дверях разложил коврик и сел на него, опираясь на кривой жезл свой. Спутники мои, мгновенно забыв скептицизм пали ниц (буквально!). Потом мы образовали живописную группу – старик, мордастенький и кришнамуртиевец (их имен я так и не узнал), а также секретари Бога расположились полукругом. Охрана допущена не была. Внутри полукруга на почтительных корточках сел Бхаграв, почему-то взявший на себя роль переводчика, и я. Бог, он же святой, он же Шанкарачарья, увидев, что я сел, поджав ноги, как и он, от радости покатился со смеху. Вообще детская смешливость его распирала.

Разговор шел на хинди. Бог задавал вопросы, Бхаграв отвечал на них, потом переводил мне – пока разговор шел обо мне, откуда я, кто я, и откуда взялся сам Бхаграв – я молчал. Потом, когда Бог спросил, что я хочу узнать, я решил, что могу лучше Бхаграва это изложить и вступил в разговор. Услышав, что я говорю на хинди, оба реагировали преувеличенно – Шанкарачарья залился смехом, хлопая себя по колену и жестами приглашая присутствующих и толпящуюся во дворике охрану оценить сложившееся положение, а Бхаграв стал разводить широко руками как в опере, когда изображают крайнюю степень изумления.

«Теперь у меня есть ученик в России – снова залился Он радостным смехом. Потом сказал о мистической связи Индии с Сибирью, о прародине. А потом поделился собственным открытием – само слово Россия (Рушия, как он произносит нарочно, буквалистски читая английское название – но, повторяю, нарочно) означает «Страна риши». Это повергло всю публику в священный трепет. Недавно еще скептический Бхаграв повернулся ко мне просветленным лицом – Как просветил нас Его Святейшество, Вы приехали к нам из страны риши, мудрецов!».

У меня были еще вопросы, и чувствовалось по его настроению, что он готов продолжать беседу, но я чувствовал, что пора кончать.

Я дал ему фотографию на подпись, он взял, поколебался, но потом смущенно сказал, что как саньяси он ничего не может подписывать. Но может благословить эту фотографию.

Он положил на нее руку, закрыл глаза и беззвучно стал шевелить губами. Я смотрел в упор на его закрытые глаза под размалеванным шиванскими линиями лбом, на еле шевелящиеся губы, на ладонь, плотно припечатавшую фотографию – и чувствовал, как внезапно из смешливого настроения он перешел в состояние полной концентрации, почти давящей всех собравшихся вокруг. Так продолжалось минуты полторы – невыносимо долго, потом он открыл глаза, облегченно вздохнул и всем как-то сразу полегчало.

Я задал последний вопрос – можно ли стать индусом? Он то ли и вправду не понял, то ли сделал вид и торжественно протянув ко мне руку сказал громко и оглушительно: Я объявляю Вас индусом.

Меня тряхануло. Свита смотрела не на него, а на меня. Зная, что не-индусов во многие храмы не пускают, я попросил малу, т. е. материальное подтверждение того, что он сделал меня индусом. И вот тут уж я действительно удостоился неслыханной чести – он снял со своей шеи свою собственную малу и передал мне.

«Теперь я всегда буду с Вами» – сказал он. Должен ли я носить ее, не снимая? Нет, Вы можете носить ее, когда хотите, чтобы я знал, что с Вами происходит, если же Вы вдруг решитесь на какое-то дело, которое Вам самому покажется нехорошим, можете снять малу, чтобы я не узнал об этом.

Вдохновленные спутники тоже стали просить благословления и малу. В последнем он всем им с мягкой улыбкой отказал. А в виде благословления насыпал каждому из нас какие-то бесцветные сладкие квадратики. А мне дополнительно сказал – когда приедете домой, дайте эти квадратики каждому из своих домашних, пусть съедят и таким образом получат благо словление.

Мы поднялись. Я, совсем обнаглев, спросил, могу ли я его сфотографировать «Конечно» – ответил он и стал в дверях, невысокий, оранжевый, с кривым посохом. Блеск вспышки и встреча с Богом закончилась.

По дороге домой, когда мы стали одеваться, выяснилось, что старик Рамачандрам в экстазе где-то посеял свою рубашку. Но он мужественно не дал материальным огорчениям возобладать над духовными радостями. Пока я напяливал свою рубашку, мои потрясенные спутники показывали меня всем желающим как главного зверя в зоопарке.

«Вы наверное в прошлом рождении были индусом, чрезвычайно продвинутым в духовном развитии» – с «белой завистью» сказал мне мордастенький.

Он был так возбужден событиями этого дня, нежданно негаданно свалившимися на него, что не хотел со мной расставаться – сначала повез меня к себе и показал свою фабрику, а вечером зазвал домой.

Любопытная деталь – я спросил Рамачандрама, как Шанкарачарья отнесся к нашему опозданию на два часа. «А мы сказали ему, что у нас сломалась машина» – радостно захлебнулся Рамачандрам.

Так мелочно обманули мы, оказывается, Всевидящего.

Памятна еще одна, последняя, встреча со старым Шанкарачарьей. Организовала ее фантастическая женщина Падма Субраманьям, одна из лучших танцовщиц Индии.

О Падме следует сказать поподробнее. Впервые я услышал о ней во время фестиваля Индии в СССР. Грандиозное мероприятие, призванное подтвердить и укрепить дружбу двух великих народов, было воспринято индийской стороной со всей серьезностью и ответственностью – к нам приехали лучшие артисты, лучшие художественные коллективы, а с нашей стороны было сделано до обидного мало, не было надлежащей рекламы, не было квалифицированных разъяснений специфики их искусства. В результате исполнители мирового класса, на выступлениях которых в США и Европе мечтают попасть самые взыскательные ценители, нередко демонстрировали свое искусство перед полупустыми залами наших провинциальных театриков. Случайная, неподготовленная публика с недоумением провожала их жалкими аплодисментами. Прославленные мастера, несмотря ни на что, работали с полной отдачей и иногда им удавалось растопить лед непонимания.

Падме это удалось в полной мере. После первых же минут выступления (мне рассказывали очевидцы из Краснодара) она ощутила, что зал не готов к восприятию сложнейшей символики южноиндийского танца – и она сделала то, что должны были бы сделать профессиональные искусствоведы. Она занялась просветительством, своего рода ликбезом. Она показала все составные части своего танца, она расшифровала символику жестов, она танцевала один и тот же номер по нескольку раз – сначала давая лишь самый общий приближенный рисунок образа, потом добавляя жесты и, наконец, мимику.

Она танцевала в своем излюбленном южноиндийском традиционном стиле даже под знакомую залу мелодию «Мы с тобой два берега у одной реки»! Успех был полный.

Меня вообще потрясает способность этой маленькой красивой женщины танцевать все, что угодно и подо что угодно. В Индии она танцует (одна, весь вечер!) на сюжет великого эпоса «Рамаяна» – меняя роли как маски. Странно видеть как эта необычайно застенчивая тихая индианка перевоплощается в танце то в коварного соблазнителя, то в неустрашимого героя. Удивительно и то, что эту знакомую каждому индийцу с детства поэму она воплощает под музыку Чайковского!