Я не весьма представлял, как при таких обстоятельствах действуют дипломаты и шпионы, посему поступил просто. Выйдя от правителя, я подозвал к себе Юсуфа и сунул ему в руку кошелёк. Сделать сие не составило труда: племянник первого министра Богос-Бея, воспитанный в нашем кадетском корпусе; он ещё довольно хорошо помнил русский язык, зная притом и по-французски. Условились, что если понадоблюсь я Мегемету Али, то он прикажет отправить телеграфом сообщение во французское консульство в Каире, и спустя три дня я обещаюсь предстать пред очами правителя. Вернувшись к Ачерби, я сказал, что ненадолго еду по старым своим делам, и поведал, что имею от чрезвычайного посланника Орлова, прибывающего вскоре в Константинополь, некое неофициальное известие от самого государя. Я знал, что несмотря на некоторую отрешённость от дел и доброе к нам отношение, австрийский представитель в силу процедур и традиций принуждён будет растрезвонить новость сию среди всех консулов и агентов, а там уж весть спустя ночь доберётся и до покоев Мегемета Али. Гордыня последнего могла терпеть месяц, любопытство – сутки. Итак, у меня имелась неделя, пока он вновь не призовёт меня.

– Где же наш старый знакомый?

Мы троекратно обнялись с Хлебниковым, и он будто бы караулил моё возвращение: чисто прибранные комнаты и споро накрытый им стол с кипрским вином являли собой его ожидания.

– Что из этого дома?

– Он самый. Хозяин этого состояния, – обвёл я пальцем, садясь и наполняя себе и ему серебряные кубки из чудной формы кувшина.

– Изволите, чтобы я намекнул-с?

– Неужто, в тюрьме?

Глухой стук фужеров и рубиновая жидкость, перехлестнувшая через края, словно бы сблизили нас в чужом городе.

– Точно так-с, – вздохнул он, жалея, что не смог удивить меня, – да недалеко, в старой крепости.

– И когда Беранже до него добрался?

– Никакой не Беранже, – воспрянул Прохор, и гордость опять проснулась в нём: – я его туда упрятал, с месяца два тому. От греха-с. До вашего приезда.

– Ну, Прохор, ты это чересчур!

Рассмеявшись, мы осушили кубки, чтобы наполнить вновь. Я похвалил его за верное решение дать знать обо мне в посольство, просил кланяться и его брату, он скромно усмехнулся.

– А что до француза, ты не так понял меня. Я – уговорил его в тюрьме пересидеть. Больно жарко вокруг стало. Окружили его со всех сторон. Деться ему некуда. Ну я и присоветовал, мол, а когда господин Рытин явится, да дельце сам-то и поправит. Добровольно – оно дешевле.

– А ты уж без меня и помочь ему будто не мог!

– А мне пошто! Плачено – или что! Отдувайся после. Я ему, когда совсем припекло, совет и дал: сделаем вид, что я его в острог определю. Ну чем не мысль. И вам приятно, и ему удобно. Судите сами: место ему подобрал славное – не тюрьма, а скорее, при тюрьме, хотя и не на воле. Да я сам с ним сутки-двое просидел, – он почесал живот, словно решая: – жить можно. Имя ему другое записали. Кто его там станет искать? Еду ему ежедневно носят – чисто принц. И главное же – вам радость: второй раз и искать не надо. А ещё, чтоб ты знал, я немножко подсобил этим Голуям его найти. Дабы он сговорчивее стал.

– Это ещё зачем?

– А ты его вызволишь, так он важность какую за то выложит.

– Да ты прямо шпионом заделался, Прохор! – Я был и доволен и не рад одновременно. В самом деле, такие способности и без того хитрого кучера могли обернуться каким угодно боком, как бы не обхитрил он и меня – хотя бы и невольно. – И на чей же счёт все сии удобства?

– А счёт из его деньжат оплачен.

– Откуда же у него деньги?

– Я кое-что у него купил – деваться ему некуда, отдал почти за так. А после продал немцам. Не самое ценное, а так – да они всё берут: припозднились к дележу-то.

– А на что купил?

Тот обиделся:

– Уж знамо, не на ваши казённые – поди, доберись до них. Мне же, почитай, ни гроша не оставили, в кутузке прохлаждаясь. Сам зарабатывал вашим методом. Притёрся к этим немцам, ездил с ними как учёный секретарь по монастырям, манускрипты разбирать – языки я знаю. В Берлине меня печатали.

– Ну, ты и прохвост! – расхохотался я, и он вслед за мной. – Веди к нему, – я встал.

– Обождите, – остался сидеть Прохор. – Он всё одно два месяца кряду промаялся. Днём позже или раньше – от него не убудет. Не желаете ли сперва узнать, чем он занимался и что нашёл? Я-то не понимаю, а вам посмотреть бы на книжки его.

– И книжки у тебя?

– Я тут проживаю и распоряжаюсь, как видите. Книжки ему одни передаю, другие забираю. Всё учтено. Вон список, когда и чего просил он принести.

Я снова опустился в кресла. Пожалуй, единственное, чего мой секретарь ещё не мог предпринять от моего имени или по моему поручению – это получить деньги в Константинополе. Да и то – печать у него была, разве что грамотно составить письменное требование он не умел.

Словно читая мои мысли, он положил передо мной лист с отчётом о тратах и следом поставил шкатулку с деньгами и бумагами. Стыдясь своих невысказанных подозрений, я поблагодарил его, сказав, что проверю дела позднее.

– А мне что же весточку не послал? Я не знал, что и думать.

– А думай – не думай, помочь я бы не сумел, разве навредить. Да и дел много было. Ведь Артамонов сюда наведывался.

– Неужто? – вспыхнул я.

– Точно! С месяц пробыл. С неделю тому только и съехал вниз по Нилу.

– И чего делал? – процедил я, нахмурясь.

– Да по вашу душу рыскал, – хмыкнул Прохор. – Спрашивал всех, да. По консульствам шатался, потом меня сыскал.

– И о чём же вы беседовали?

– Нашёл не то чтобы сам – а я ему себя показал, он меня выследил, убедился, что я один. Следил, выходит, за мной, а я, вестимо, за ним. Так удобнее, а главное, дешевле. А когда он смекнул, что нет вас – сплыл в Александрию.

– Мне было бы легче коротать дни в своей тюрьме, знай я, что вы прозябаете в своей, – сказал я.

Для Жана-Луи Карно мы устроили настоящее пиршество, поскольку выпустить его немедленно не желали, да и не могли – правила тут соблюдались строже, чем в дальних пашалыках. Он весьма удобно устроился в отдельном маленьком строении с краю пыльного плаца, по которому разгуливали обыкновенные заключённые, и даже солдат, приставленный к его персоне, выглядел как почётный караул, ограждающий его от посягательств. Но француз вёл себя так, словно у него открылось несварение.

– Я так устал от преследователей, что глупое по сути предложение вашего слуги счёл за благо. Между прочим, это я внушил ему сию мысль. Он же, полагаю, с гордостью донёс вам, что автор он. Нет. Просто мне нужен был шустрый и бесплатный помощник, чтобы всё устроить. Так что не ждите за моё освобождение от меня ничего сверх того, что я и так бы открыл вам.