Пришлось даже напомнить себе, что я в неё больше не влюблён.

Инга застегнула сорочку, натянула и поправила подтяжки, тогда я не утерпел и отметил:

— Ты раньше не носила костюмы.

— Венечка полагал, что это умаляет женственность, — сообщила Инга, надела пиджак и, глядя в зеркало на потолке, привела в порядок растрепавшуюся причёску. — Кому только это в голову пришло? Лежишь, а на тебя будто сверху пялятся!

Я уселся на кровати и пожал плечами.

— Так уж мне повезло с номером.

— Нет, в моём то же самое. Портье сказал, так везде. — Инга надела шляпу и вдруг спросила: — Ты ведь помнишь, о чём мы говорили? Подумаешь об участии в проекте?

Она именно спросила, без вчерашнего приказного тона, и хоть после нашей скоротечной близости отвечать отказом категорически не хотелось, слабину я не дал.

— Из этого ничего не выйдет.

— И всё же — подумай, — сказала Инга и, оставив за собой последнее слово, вышла в коридор с такой естественностью, словно и не покидала утром номер постороннего мужчины, словно её нисколько не волновала случайная встреча с коллегами по студсовету.

А вот меня — волновала. И ещё как!

Только беспокоили неизбежные сплетни не вероятными осложнениями на военной кафедре из-за связи с невестой героического Вениамина Мельника — в конце концов помолвка уже расторгнута! — тревожила реакция на этот слух со стороны Льва.

Это у меня былые чувства к Инге поугасли, а он к ней, подозреваю, до сих пор неровно дышит. И если эта история станет достоянием общественности, нашим дружеским отношениям точно придёт конец. А мало того, что Лев последний из одноклассников, с кем я ещё поддерживаю отношения, так мне эти самые отношения ко всему прочему по работе поддерживать полагается! Вот он закусит удила и наломает дров, кто тогда виноват во всём будет?

Правильно — я и только я.

Откинувшись на подушку, я уставился на собственное отражение и прошептал:

— Ну не идиот ли ты после этого?

Вроде умный и предусмотрительный, опыта нахватался, а на деле опростоволосился почище зелёного первокурсника. Напился, вот и полезло наружу всё то, что с выпускного класса в черепной коробке подспудно варилось. Расслабился, называется!

И не сослаться ведь в случае чего на опьянение. Никто и слушать не станет.

Отражение ещё это дурацкое! Так и кажется, будто не одни в комнате были, будто есть свидетель наших утех, и он-то держать язык за зубами точно не станет. Непременно всем растрезвонит!

Мысль эта сделалась какой-то совсем уж навязчивой, и я даже простынку натянул, вроде как от собственного отражения прикрылся. Это и заставило задуматься, на кой чёрт вообще поместили на потолок зеркало. И не в одной комнате, не в двух — специально для любителей смотреть на себя со стороны, а решительно во всех.

Тут-то меня холодный пот и прошиб.

А ну как это и не зеркала вовсе? Точнее не простые зеркала, а зеркальные стёкла с односторонней прозрачностью? Как в книгах, фильмах и… учебных пособиях?!

Я резко ослабил заземление и попытался уловить присутствие кого-либо над перекрытием, но заработал лишь острый приступ мигрени. Тогда скатился с кровати и принялся с лихорадочной поспешностью одеваться, намереваясь незамедлительно это своё предположение проверить.

Свидетели — ерунда, но так ведь можно и скрытую фотосъёмку вести!

Рывком распахнув дверь, я выглянул в пустой коридор и каким-то запредельным усилием воли обуздал нервозность, сумел взять себя в руки.

Здесь ведь правительственную комиссию ждали, а значит, и другие важные шишки бывают. Никто бы попросту не стал городить такой огород исключительно ради членов студенческого самоуправления! Если зеркала и непростые, это отнюдь не означает, что за нами велось наблюдение. Но пусть бы даже и велось — не того я полёта птица, чтобы угодить в серьёзную разработку, а без серьёзной разработки моих болевых точек не выявить. Мы с Ингой люди свободные, ничего предосудительного в наших отношениях нет.

Так? Тоже так.

Отлично, движемся дальше. Самодеятельностью доморощенного шантажиста тут и не пахнет, такого рода базу под силу обустроить лишь действительно серьёзной организации. И сотрудники этой самой серьёзной организации тоже люди серьёзные, они попусту трепать языками, обсуждая постельные подвиги подопечных, не станут. Им самим это боком выйдет.

Так? Так.

Получается, нет повода для беспокойства? Получается, нет.

Я вытер лоб и попытался отыскать изъян в своих логических построениях, тогда-то и обнаружил, что не учёл один немаловажный нюанс. Было совершенно не понятно, что за организация с таким размахом действует на подведомственной институту территории.

Таинственная структура, которую представляет Альберт Павлович? Контрольно-ревизионный дивизион ОНКОР? Или, не приведи господь, дивизион аналитический? Те запросто способны устроить мне весёлую жизнь, да и Лев допуск к информации для служебного пользования может получить в любой момент.

Но это даже не самый плохой вариант. Тут хоть не происки врага. А если это операция агентурной сети Гросса?

Мысль эта отдалась неприятным холодком.

Маловероятно — да, но вдруг? Промолчать о своих подозрениях нельзя, но и подкрепить их совершенно нечем. И кто знает, как к моим голословным заявлениям отнесутся кураторы? Поверить, наверняка, всё же поверят и проверят, если не сами в этом деле замешаны, конечно, но лучше бы мне хоть что-то конкретное разузнать. Всё равно до отъезда в Новинск заняться абсолютно нечем…

Рассуждая подобным образом, я прошёлся по этажу, но лестницы на чердак не обнаружил. Тогда спустился в вестибюль, беспечно кивнул заспанному портье и свернул в банкетный зал. Там никого не оказалось, только через открытые двери от бассейна доносились смех, плеск и визг. Со столов уже убрали, взамен пустых тарелок, бокалов и горячительных напитков заранее выставили бутылки с содовой.

Я взял одну, откупорил и надолго приложился к горлышку, после кинул быстрый взгляд в сторону буфета. Подошёл, огляделся, обнаружил за портьерой две двери: одна вела на кухню, другая в служебные помещения. Скользнул во вторую.

Случайная встреча с персоналом беспокоила мало, они тут ко всему привычными должны быть, забредшему не туда пьяному постояльцу не удивятся. Разве что на всякий случай распустил узел галстука и расстегнул две верхних пуговицы сорочки, а заодно и пиджак.

Короткий переход вывел в служебный коридор, я осторожно выглянул в него, приметил в дальнем конце дремавшего за стойкой портье и шмыгнул на лестницу. И вот уже она не заканчивалась на втором этаже, а поднималась под самую крышу, где упиралась в невзрачную дверь со столь мощными петлями и затейливыми замочными скважинами, что сразу стало ясно: мне — туда!

Неуместную неуверенность развеяло