— Скажу по-простому: какая-то девушка и какой-то пожилой гражданин, разъезжающие с «Веселым балаганчиком» — а может, и вся труппа сразу, — грабители. И если вы не расскажете нам правду, то мы арестуем весь коллектив и будем разбираться своими методами.

Кондрашин молчал, ошалело глядя на афишу. Потом обиженно, но вяло стукнул по ней кулаком и обратился почему-то к ней же:

— Знал бы, что так выйдет, ни брать, ни вешать тебя бы не стал! Эх ты, сплетница!

Он снова переключился на следователя:

— Чушь у вас выходит какая-то! Из-за того, что больной старик плакатом пятно на стене закрыл, вы ни в чем неповинным людям гастроль сорвете и кровь пить станете…

— Так ты, дядя Каша, помоги «неповинным людям», — давил Коля. Он снова перешел на доверительный тон и для пущего эффекта добавил покровительственное «ты». — Назови тех, кто тебе часы передал, мы остальных не тронем. Ты пойми! Тот, кого ты покрываешь, тебя предал. Он знал, что от часов след к убийству тянется. Сколько ты за них отдал? Обрадовался, небось, что копейки? А они нарочно тебе их сплавили, потому что понимали: никакой разумный перекупщик такую опасную вещь никогда выкупать не станет… Тебя обидели. А мы — защищаем. И отпустить домой хотим к Дейку и к фляжке твоей злополучной…

— Часы я нашел на свалке, говорил же уже. А афишу… Не помню я. Пьющий я. Провалы в памяти часто бывают — да вы хоть у соседки моей спросите! — не сдавался допрашиваемый.

Тут в дверь постучали. Коля просил немедленно доложить, если явится Морской, потому пулей выскочил из кабинета.

— Ну? — набросился он на бывшего журналиста. — Какие новости!

— Сначала были плохие, — усмехнулся Морской. — Потом я кое-что перепроверил.

— Конкретнее?

— Во-первых, по возрасту подходит половина женщин коллектива и все мужчины. Это восемь человек. Проверять пришлось всех. И тут меня ждал подвох: у всей труппы на целый день алиби. Они работают по пять представлений подряд, программа напряженная, идет два с половиной часа. Все в ней задействованы.

По хитрому прищуру друга, Коля понял, что сейчас будет спасительное «но». И не ошибся.

— Я показал ребятам удостоверение из «Красного знамени», у меня осталось одно, без печати, но на людей все равно действует, — продолжал Морской. — И запросил подробный сценарий мероприятия, — он выудил из кармана блокнот. — Тут, тут и тут, — Морской показывал на какие-то графы, но Коля пока не всматривался, а просто слушал, — у конкретных людей получается окно. О! Я знаю, что такое цирковой артист, в сотый раз, гоняющий одну и ту же программу. Если в первом отделении у тебя номер в самом начале, а потом надо появиться только в последнем в массовке да на поклон, то и на обед сходить успеешь, и покемарить в гримерке часик. Я был знаком с одной акробаткой, которая в перерыве между номерами успевала съездить на квартиру покормить грудного младенца. Поэтому, если понять до минуты, где были наши пострадавшие, а потом сопоставить это со сценарием выступления, то можно…

— Не тяни, умоляю! — не выдержал Коля. — Кто из этого вашего «Веселого Трупосоциума» показывает номер в начале первого отделения, а потом выходит только на поклон в конце?

— Никто! — с невероятно самодовольным видом ответил Морской. — Но если допустить, что один человек нашу банду на базаре подметил, другой нагнал в то время, когда отраву должны были подсыпать, а третий разыскал в момент, когда снотворное подействовало, и обокрал, то вот они — три нужные фамилии. Список сначала получился чуть-чуть больше, но я учел сложность костюма и грима. Нас интересуют те, кто может быстро сменить сценический образ на человеческий. И обрати внимание, в финальном списке получилось как по заказу: одна молодая особа женского пола — гимнастка и укротительница псов, а также один пожилой фокусник.

— То, что нужно! — обрадовался Горленко. — Но ты сказал, что речь о трех фамилиях.

— Да, еще мальчишка подсадной, который в первом отделении не занят, во втором сидит среди зрителей, а потом, ближе к финалу, отрабатывает свой номер и больше на публике не появляется. То есть это я так говорю: мальчишка. На самом деле это артистка-травести. Играет недоверчивого юного зрителя, решившего разоблачить фокус. Начинает… — Тут Коля испугался, что придется выслушать все нюансы сценария выступления, и с силой потянул блокнот Морского на себя.

Бывший театральный критик, кажется, хотел возмутиться, но, встретившись глазами с Горленко, сдался, сказав:

— Чисто теоретически, если ты почему-то уверен, что виновников надо искать среди этой труппы, то возможность совершить преступление у них была.

Коля даже забыл поблагодарить. Схватил блокнот Морского и решительно кинулся обратно в кабинет.

Происходящее Морскому совсем не нравилось. Эйфория от блестяще проделанной операции уже прошла, и он окунулся в бездну рефлексии. Услышав утром просьбу Николая и фразу, мол, что-либо объяснять нет времени, Морской с азартом принялся за дело. А надо было бы сначала разобраться, с чего Горленко в принципе вцепился в ничем не примечательную случайно оказавшуюся на гастролях цирковую труппу… Что если усердие Морского очернило ни в чем не повинных артистов? Задачку он решал с конца: заранее определив, что труппа виновата, отыскивал сценарий, по которому преступление могло произойти. Имея колоссальный опыт работы в советской печати, Морской в подобных поисках был мастер. Очень может быть, что, назови ему Горленко другой коллектив, он тоже сумел бы доказать, что у кого-то из артистов была возможность ограбить Ирину и ее друзей.

И как же теперь быть? Идти домой и мучиться угрызениями совести или немедленно ворваться в кабинет и добиться ясности?

— Владимир, хорошо, что не ушел! — Дверь приоткрылась и из-за нее показалась взъерошенная голова Горленко. — Зайди, пожалуйста. Ты нужен.

«Сначала объясни!» — хотел сказать Морской, но Коля уже скрылся в кабинете.

— Полюбуйся на этого партизана! — Когда Морской вошел, Горленко указал на несчастного дядю Кашу. Выглядел тот ужасно. — Я рассказал, что пока он тут отсыпался и пудрил мне мозги, ты сопоставил график выступлений и сам нашел преступников. — Коля многозначительно ткнул на блокнот Морского, лежащий перед носом допрашиваемого. — Они уже задержаны! Уже во всем признались! — блефовал Горленко. — Товарища Кондрашина я продолжаю слушать лишь из жалости. Ну не отправлять же в тюрьму человека, которого преступники специально подставили, всучив ему краденые часы? Хочу, чтобы он сознался, как было дело, а он уперся и молчит. Вернее, говорит, что хочет пару слов сказать тебе, Володя.

— Мне? — удивился Морской.

— Да, мальчик, — шмыгнув носом, дядя Каша то ли рассмеялся, то ли всхлипнул. — Ты же все складно разложил на полки, значит тебе. Выходит, ты подсунул им, — он кивнул на Горленко почти с презрением, — виновных. И я хотел сказать, — дядя Каша поднял полные укора глаза и посмотрел на Морского в упор, — никогда дядя Каша тебе этого не простит! Никогда! Ясно?