— Ваши сказали, что вопросы к нам будут завтра, — оправдываясь, сказал он через миг. — Поэтому я решил, что бдительность не помешает. — Он нервно хмыкнул. — Теперь всегдашнее «Доверяй, но проверяй» уже, как видите, не гарантия. «Проверяй, но не доверяй» — вот наш девиз. Кто ж знал, что враг не дремлет даже в таких, казалось бы, спокойных отраслях. Обычно-то я — глаз-алмаз. Товарищ Добрыкин — это директор наш, — когда наш коллектив на выездах работает, всегда спокойно доверяет гастролеров зазвать. А тут… Будет мне взбучка. Ладно, что уж теперь жаловаться. Пройдемте в мой кабинет!

Он распахнул пошире дверь и пригласил Колю в огороженную от остального помещения фанерным листом каморку. Массивный стул был все еще обтянут пледом из декораций. Горленко покосился на него с опаской.

— Не бойтесь, — улыбнулся хозяин каморки. — Это в репризе у них этот стул оживает и хватает подсадного. Без вспомогательных артистов это просто мебель. Но мне приятно, что вы смотрели наше представление.

— Смотрел, — подтвердил Коля. Еще бы не смотреть — он отвечал за то, чтоб подсадной — на самом деле та самая Алька-Алевтина — во время представления не сбежала. В гримерке, где она и проживала в период гастролей, как раз шел обыск и было бы некстати, если бы преступница заметила неладное.

Хозяин кабинета уселся на табуретку по другую сторону стола, осадил начавший вдруг звонить будильник и быстро повернул ручку на висящем на стене радио.

— Новости! — сказал он, предупреждающе подняв указательный палец. Но тут же спохватился: — Вы спешите?

Горленко понимающе кивнул, тоже привычно вслушиваясь в знакомые позывные. Небольшая пауза была ему на руку. Он стал прокручивать в уме события последних нескольких часов, надеясь подчерпнуть из них ответ о том, чего, собственно, он хочет сейчас от сотрудника базара.

Когда Морской ушел, Коля перешел к решительным действиям. Сначала ринулся к Глебу. Тот, к счастью, был один и даже посмеялся, заметив, что, влетев в кабинет, Горленко гневно зыркнул за вешалку. Но это было не важно. Теперь Колиных аргументов хватало с лихвой и он мог смело говорить, что раскрыл дело. Во-первых, «Веселый балаганчик» гастролировал в тех местах и в то время, когда происходили похожие ограбления. Во-вторых, если действовать по очереди, то у артистов труппы, подходящих под описание разыскиваемых грабителей, была возможность совершить преступление. В-третьих — часы Кондрашину передала девчонка из «балаганчика». Глеб с залихватским «Отлично сработано, будем брать!» кинулся к выходу. На проходной он, правда, повстречал начальство и растерял всю прыть, внезапно осознав, что задержанием должна заниматься команда Петрова. Что ж, Коле разрешили поприсутствовать, спасибо и на этом. Тем более, что дальше все пошло как по маслу.

В личных вещах артистки Алевтины в присутствии свидетелей нашли украденные у Клары Бржихачек украшения. Это была решающая улика, представление тут же остановили, зрителей распустили, артистов собрали на манеже — вернее, это была небольшая сцена-эстрада, со всех сторон задрапированная красным бархатом на цирковой манер. Услышав о найденном у Алевтины, фокусник Панковский попросил слова и стал говорить, что девочка больна и, видимо, словно сорóка, тащит все, что блестит, не понимая, что делает. Петров спокойно осадил его, насмешливо сообщив, что часть изъятых ценностей была украдена в субботу у иностранцев. Особо подчеркнул, что жертвы — граждане дружественной нам соцстраны и что весьма похожие преступления были совершены в других городах, как раз, когда там «балаганчик» выступал с гастролями. Ну и в конце контрольным выстрелом ввернул про то, как Алевтина отдала Кондрашину часы. Ох, что тут началось!

Первым признался в преступлениях Панковский. Стал причитать, мол, Алька ни при чем, а это он все сам организовал. Она, мол, дурочка, и он ее использовал на случай, если его заметят и будет обыск. Отдал награбленное ей, сказав, что это его приз за победу в игре, и его нужно пока спрятать. Кто ж знал, что дурочка встретит старого прохвоста дядю Кашу, и тот любезно согласится принять подарок стоимостью, как вся его жизнь и даже больше…

— О том, что вы ни в грош не ставите человеческую жизнь, мы знаем, — с апломбом перебил Петров. Панковский сделал вид, что удивился, но тут заговорила Алевтина.

— Зачем сердиться? — с улыбкой спросила она. — Это игра. Казаки-разбойники! Следишь за чужой командой, рисуешь стрелки на асфальте. Вы, что ли, не играли? А мы — да. И это весело! Мы в каждом городе играем. И нам потом дают призы. Пан Паныч мне за них и шоколад дает, и даже платье может купить.

Панковский драматично закрыл лицо руками, но тут на него набросилась невысокая рыжеволосая худющая девушка в ярко-розовом платье.

— Что ты такое говоришь, Сережа! — Она схватила его за грудки и принялась трясти. — Не ври! Фу! Врать нехорошо! — И тут же обратилась к окружающим: — Товарищи, это я во всем виновна! Он нарочно хочет взять на себя мою вину, потому что… Потому что он ко мне не ровно дышит. Сожитель это мой и воздыхатель. Вот и решил меня, дуреху, оградить. На самом деле это я ограбила ваших иностранцев в булочной на углу. Лично я. И я просила Альку за ними последить, оставив мне пометки по дороге, пока я занята на представлении. Он ничего такого знать не знает! Да у него же номер был вот тут, при всем честном народе, покуда я снимала бусы и изымала у тех фраеров наличность. Он даже место вам не назовет, где это было.

— Конечно не назовет, — парировал Петров. — Его часть операции была в саду Шевченко. Он там подсыпал иностранцам снотворное и ушел сюда, на выступление. Дальнейшие события он может и не знать. Но это только в этот раз. В Минске, например, на гастролях все было наоборот — вы, гражданочка, подсыпали снотворное, а фокусник Панковский грабил. — Коля заметил, что говорить на сцене Петрову нравится. Акустика разносила его голос по самым дальним закуткам помещения. Слова сами собой делались вескими, уверенными и словно бы звучащими с экрана кино. — У вас была хорошая задумка для плохого дела — на первый взгляд, во время представления у всех его участников имелось алиби. Но мы копнули глубже. — Петров, кажется, даже не понял, что, говоря это «мы», присваивает себе чужие достижения. — И ваша банда, ох, простите, труппа, прокололась. Как видите, на каждого циркача мы сыщем ловкача.

— Я вас попрошу! — В разговор вмешался руководитель труппы, которого совершенно не получалось воспринимать всерьез из-за рыжего парика, шутовского грима и огромных клоунских ботинок. — Мы не циркачи, а цирковые артисты, и равнять всех под одну гребенку не нужно. Что значит «на каждого»? Если Панковский и Окунева оступились, да еще и бедняжку Алевтину втянули, — ответят по закону. Но остальные члены коллектива тут при чем?

Петров немедля осерчал и распорядился задержать всех. Наверное, и к лучшему — гарантии, что трое сознавшихся действовали не по указке остальных, не было.

В итоге цирк уехал, а Коля Горленко остался. Он понимал, что в происшедшем настораживает, но понятия не имел, как подступиться к подробностям и, главное, зачем искать их здесь.

— Международные! — сказал тем временем старик из администрации и добавил громкости диктору новостей.