Приблизительно в пятидесяти метрах от берега высился частокол семи– или восьмиметровых свайных оснований, между которыми сновала на лодках веселая и шумная толпа. Эти сваи поддерживали гигантские строения, разумеется, полностью сконструированные из дерева двух совершенно различных типов. Большая часть домов имела в основании массивный четырехугольник, перекрытый гигантской кровлей из банановых листьев или из листьев кокосовой пальмы, напоминающей по форме перевернутую пирогу. Лишь два дома, меньшие по размеру и стоящие в некоем отдалении от других зданий, походили на большие гнезда, поддерживаемые четырьмя длинными жердями.

Фрике тут же поинтересовался у Узинака, откуда такая разница, на что папуас, подмигнув, ответил, что последние строения служат жилищами молодым людям, достигшим брачного возраста.

Почти что половина домов соединялась с берегом наклонным рядом древесных стволов, расположенных стык в стык и поддерживающихся своеобразными опорами наподобие козел. Эти бревна можно было сбросить в воду, приложив минимальное усилие, и тогда между постройками и сушей возникал непреодолимый естественный барьер. Некоторые жилища стояли абсолютно изолированно, гордо возвышаясь на сваях, к которым крепились небольшие лодочки. Фрике не мог скрыть живейшего интереса – ведь никогда в жизни он не видел ничего подобного и до сих пор не верил собственным глазам. Настоящая озерная деревня на сваях, какую можно встретить в сердце Африки и которую подробно описал француз Ахилл Раффрей, отважный и добросовестный исследователь Новой Гвинеи! Такая деревня чрезвычайно похожа на озерные поселения доисторических времен, которые подробно описывают наши достопочтенные ученые и которые как будто бы скопированы с реальных деревень на островах Папуа.

Когда пирога остановилась, Узинак приготовился к тому, чтобы подняться в свое «воздушное жилище». Однако друзья не увидели ничего, даже отдаленно напоминающего лестницу. «Лифт», как шутливо назвал его Фрике, представлял собой лишь глубокие зарубки на одной из свай. Но подобный примитивный способ подъема нисколько не смутил обоих французов. Они, как и Виктор, играючи, словно белки, вскарабкались наверх вслед за вождем, к великой радости удивленных и восхищенных папуасов, оценивших этот гимнастический подвиг гостей.

Трое потерпевших кораблекрушение оказались в доме папуаса.

– Похоже, – сказал Пьер, который «вошел» первым, – нам придется жить на марсе.[53]Очень похоже, даже есть лаз для подъема.

– Ох-хо-хонюшки! – воскликнул Фрике. – У тебя на марсе живут сумасшедшие. И какого черта они только не падают в воду сквозь дыры между балками, которые находятся на расстоянии метра друг от друга? И это называется пол! Боже мой! Однако это так забавно.

И действительно, зрелище было удивительным. Папуасский дом, который, как мы уже говорили, по форме напоминал просторную четырехугольную коробку, включал в себя внутреннюю раму, покоящуюся на сваях. На эту раму вдоль и поперек были настелены балки, образующие решетчатую конструкцию с почти метровыми дырами, похожими на колодцы, на дне которых плескалась вода. Именно так выглядел пол длинного коридора. Справа и слева за тонкими перегородками из листьев и прожилок саговых пальм, прорезанных семью или восемью дверными отверстиями, прятались комнаты на одну семью. Заканчивался коридор просторной открытой площадкой, увенчанной все той же крышей из листьев. Отсюда открывался отличный вид на море, и сей «бельведер»[54]приглашал каждого члена клана, проживающего в огромном сооружении, прийти и подышать свежим воздухом. Площадка также служила салоном для бесед, где в течение дня собирались все семьи, «запертые» в озерном жилище. Говоря «семья», мы подразумеваем не только отца, мать и их потомство – мы используем данный термин в его более широком значении и включаем в это понятие всех близких родственников, рабов, вольноотпущенных, а также тех, кого общие жизненные нужды объединили под властью, скорее номинальной, чем реальной, туземного «главы семейства».

Каждая из комнат предназначалась собственно семье в привычном понимании этого слова. И поэтому нередко в папуасском доме обитало от пятидесяти до шестидесяти человек: мужчин, женщин и детей. Исключение составляли, как уже упоминалось ранее, молодые люди, достигшие брачного возраста и выселенные в отдельное, особенное жилище.

Все эти люди, наряженные в примитивное и сильно поношенное тряпье, поражали бросающейся в глаза нечистоплотностью и зловонием. Сейчас они, уверенно стоя на ненадежных балках пола, оказывали европейцам самый сердечный прием.

Если с внешней стороны конструкции показались и Фрике, и Пьеру весьма оригинальными, то их «внутренность» заставила вспомнить ад кромешный, где в невиданном беспорядке валялись всевозможные вещи, необходимые для озерной колонии. Трудно представить себе менее комфортабельное жилье, в котором среди переплетения веток лежали циновки, куски коры, обломки бамбуковых стеблей, листья, ветошь – все это образовывало подвижный, дрожащий, полуразрушенный настил, готовый в любую секунду рухнуть в воду. Вот и вся меблировка. То тут то там через зияющие дыры были перекинуты доски: обструганные примитивными ножами, они напоминали островки, до которых еще надо было добраться, проявив недюжинные гимнастические способности. Такие доски для кого-то служили постелью, а для кого-то – очагом. На первых вместо матрасов использовались подстилки из листьев, вторые были укрыты толстым слоем земли, на котором и горел огонь. Продукты, не съедобные в сыром виде, жарили или запекали в золе. Копья, стрелы, весла, гарпуны для пирог были развешены на потолке в коридоре; тут же висели бамбуковые цилиндры, служившие ведрами… вот и все.

Фрике, окинув быстрым взглядом сей первобытный фаланстер,[55]вознамерился пересечь длинный коридор, чтобы достичь бельведера. Это оказалось не так легко – преодолеть ненадежную решетку, состоящую из жердей толщиной в руку, под которыми бились о сваи небольшие волны. Но наш парижанин преодолевал и не такие преграды. Не испытывая ни малейшего страха, молодой человек совершил серию прыжков, легко перескакивая с балки на балку, и добрался до открытой площадки, где и остановился, дабы насладиться бесподобным зрелищем. Пьер последовал за другом с тем же проворством. Подобная гимнастика была для старого морского волка сущей игрой, ведь еще ребенком он уже карабкался по оснастке корабля. Что касается Виктора, то малыш не смог невзирая на все свое горячее желание покинуть платформу, на которой примостился. Сначала он попытался копировать движения своих друзей, но у китайчонка закружилась голова. Туземцы были вынуждены разложить перед Виктором настилы, по которым житель Поднебесной неуверенно двинулся вперед к вящей радости стайки мальчишек четырех-пяти лет. Эти юные папуасы скакали с жерди на жердь, словно обезьянки, и их неотступно сопровождали маленькие свинки с розовыми пятачками, которые прыгали по ненадежному полу, будто бы по твердой земле.