На его кровати голубой плед. На книжных полках «Шпион, выйди вон» Джона Ле Карре, «Норвежский лес» Мураками, коллекция «Гарри Поттера», немного классики от издательства «Пингвин».

В углу – пыльный саксофон. Я показываю на него.

– Ты не говорил, что играешь!

– Давняя история. Я играл в группе в университете.

Это еще один штрих к его личности, и я, естественно, задаюсь вопросом, почему он никогда не упоминал об этом. Раскрывать новые грани в себе и других – разве это не само собой разумеется?

– Почему ты бросил?

– В математике больше смысла.

Звучит прагматично, ни капли романтики, но со спокойным достоинством. К тому же я обещала себе больше не связываться с музыкантами.

Открыв ноутбук, Калеб показывает мне видео выступления на «Ютубе».

– Вот он я.

Я смотрю, как движутся его пальцы, как наполняются воздухом его щеки. Глаза закрыты, лицо умиротворенное. Я могу долго смотреть, как он играет.

Когда песня заканчивается, перевожу взгляд на противоположную стену, где висит фотография в рамке с выпускного вечера в Сент-Эндрюсе. Правой рукой Калеб держит диплом, а левой – сжимает плечо Розмари. Я пристально смотрю на стену, побуждая Калеба проследить за моим взглядом.

Он краснеет.

– Извини, может показаться странным, но это моя единственная фотография с выпускного. Она приехала из Нью-Йорка, чтобы отпраздновать. Хороший был день, но все это давно в прошлом.

Во время семестра в Шотландии Розмари, должно быть, присутствовала на концертах Калеба и смотрела на него, пока он играл. Внутри поднимается свежая волна зависти, но я напоминаю себе, что и кого он выбрал. Математику и меня.

Это я сейчас нахожусь в доме Калеба, в его городе, где каждая стена, каждый угол хранят его навыки, его достижения, где в завывании валлийского бриза на улице, в сладко-соленом воздухе близлежащего моря проступает вся его жизнь. Розмари сейчас в трех тысячах миль отсюда. Я изгоняю ее.

Раздвинув шторы, с удивленным видом указываю на дерево за окном.

– Это пальма, – подтверждает он, проследив за моим пальцем.

В Уэльсе? Нет. Во время полета я представляла себе угрюмые болота, туманные зеленые холмы, валлийскую прохладу. Не надо мне никаких пальм, они усложняют всю картину.

Спускаюсь вниз за водой и в тихом сумраке кухни едва не прохожу мимо матери Калеба, которая грызет яблоко, сидя на табурете у стола. Ее лицо то и дело освещают голубоватые вспышки – по десятидюймовому телевизору идут новости без звука.

– Здравствуйте, миссис Морган, я Наоми, – слышу себя словно со стороны. – Так приятно наконец-то познакомиться с вами, спасибо за гостеприимство!

Она поворачивает голову, и я понимаю, что именно предвкушение этой неизбежной встречи так подействовало на мой желудок в самолете. Была ли Розмари близка с матерью Калеба? Возможно, они дружили? Насколько мне известно, его мать огорчилась из-за их разрыва; возможно, она надеется на их воссоединение. Возможно, она подозревает меня в чем-то.

Но я также знаю, что, если Калеб спустится по лестнице и будет наблюдать за разговором, он обратит внимание на наше взаимодействие. Наличие или отсутствие химии между нами повлияет на его восприятие меня. Меня снова тошнит.

Миссис Морган встает и обнимает меня, но некрепко – ее тело едва прижимается к моему. Она высокая и худая, как и Калеб. У нее такие же волосы цвета темного шоколада.

– С приездом, Наоми, – говорит она негромко, медленно. – И пожалуйста, зови меня Джен. Как прошло путешествие?

– Просто отлично! – Слышу звенящие нотки в своем голосе, а челюсть вот-вот лопнет от улыбки, но все это по-прежнему ощущается как будто со стороны. – Потрясающие виды по дороге, особенно на закате.

Ее глаза становятся ярче, она смотрит поверх моего плеча, потеряв ко мне всякий интерес. Повернувшись, замечаю Калеба у холодильника.

– Наоми просто старается быть вежливой, да? – говорит его мать заговорщицким тоном. – Смотреть по дороге особо не на что.

Не понимая, стоит ли возражать, я чуть приоткрываю рот.

– Ну, возможно, я…

– Она шутит, Наоми, – говорит Калеб.

Заставляю себя рассмеяться. Юмор – это мое, все получится. Нужно соответствовать.

– Ты впервые в Великобритании? – спрашивает она.

Про себя я морщусь: в Великобританию довольно просто добраться из США, и я не из тех невежественных американцев, которые не хотят путешествовать, за кого она меня принимает?

– Бабушка в детстве взяла меня в Лондон, мы тогда посетили много достопримечательностей. – Заставляю себя говорить ровным и легким тоном, без нотки язвительности. Возможно, мне померещилось, будто вопрос задан из снисходительности, а не из простого любопытства или вежливости, а значит, это больше говорит о моем мироощущении, а не ее мнении обо мне. Мне хочется искупить свою вину. – Но в Уэльсе я впервые.

– Надеюсь, тебе здесь понравится. – Не глядя на меня, она похлопывает Калеба по руке и направляется в сторону коридора с недоеденным яблоком.

– Я тоже люблю яблоки, – внезапно выпаливаю я. – Это мой любимый фрукт, особенно сорта «Хани Крисп». Они сочнее всего.

Калеб смотрит на меня со странным выражением, его брови сошлись на переносице.

– Я бегаю, – заявляет его мать с порога, сжимая яблоко. По костяшкам пальцев стекает сок. – Яблоки полезны для бегунов. Пектин дает мне дополнительную энергию. А ты бегаешь?

– Да.

Это не ложь – она же не спрашивала, как часто и как интенсивно. Как-то раз в октябре мы с Калебом устроили пробежку вдоль реки Гудзон. В парке пожелтели листья. Я отыскала в недрах шкафа кроссовки, надела единственный спортивный бюстгальтер и накрасила ресницы тушью, чтобы компенсировать свою непривлекательность во время и после пробежки. У Калеба шаг длиннее, но он держался рядом.

– Можем устроить совместную пробежку, пока ты здесь.

Эта идея приводит меня в ужас.

– Конечно!

Джен зевает:

– Ладно. Мне пора спать. Спокойной ночи и приятных снов вам.

Когда дверь ее спальни закрывается, Калеб поворачивается ко мне.

– Кстати, о беге, я в душ. Я сегодня бегал и не успел помыться перед нашей встречей. Чувствуй себя как дома. В спальне есть еще один телевизор.

Следую за ним наверх, он исчезает в ванной, а я ищу в чемодане пижаму. Душ начинает шуметь, и я подхожу к прикроватной тумбочке. Главное – не раздумывать. Беру в руки его телефон, гладкий и серебристый. У меня есть несколько идей. Я столько раз видела, как его пальцы пробегали по телефону, описывая что-то вроде восьмерки, первая цифра – всегда единица. Это дает несколько вариантов.

Я набираю 1 9 9 1. Год его рождения.

Телефон вибрирует, чувствуя самозванца: неверно, начать сначала.

Набираю 1 9 9 3. Год моего рождения,