хочешь провести время только вдвоем, никаких вопросов. Просто здорово, что он хотя бы попытался.

Несколько месяцев назад, после секса, лежа в моей постели, Калеб сказал, что боится стать таким же отстраненным, как его отец, таким же пренебрежительным к близким людям. Это признание не встревожило меня, наоборот, порадовало. Он доверился мне. Значит, счел меня достойной. Возможно, это также означало, что мы были счастливы.

– Нам обязательно надо пойти, – стараюсь умерить энтузиазм. – То есть, ты прав, такой шаг следует только поприветствовать.

Я хочу встретиться со всеми, кто для него важен, – они научат меня, как стать воплощением его желаний.

Мы одеваемся, и Калеб показывает мне несколько своих любимых мест на побережье. Наша первая остановка – узкий утес, выступающий над океаном, почти нереальный в своей красоте.

– В последний раз я приезжал сюда подростком, – вспоминает Калеб.

Розмари никогда не стояла на этом утесе; он никогда не приводил ее сюда. Мы создаем новые воспоминания. Он будет думать обо мне, когда вернется сюда в следующий раз. Это радует меня, но мне все еще хочется крикнуть сквозь шум волн и ветра что-то эффектное, что-то, что я не смогу взять назад.

Я экспериментирую с этим желанием.

– Прошлой ночью мне приснился очень странный сон.

Моя непоследовательность, похоже, не дает Калебу покоя. Его пальцы щиплют ткань внутри карманов длинного пальто.

– И что же в нем было странного?

– Это ощущалось настолько правдоподобно, что я проснулась вся в поту. Про тебя и Розмари. Ты пошел на какое-то ее мероприятие, потому что она тебя попросила, и она всем представляла тебя как своего парня, и, хотя тебе было неловко, ты не стал ее поправлять, потому что не хотел смущать ее или устраивать сцену.

Калеб закатывает глаза.

– Почему ты мне это рассказываешь? – Судя по легкому раздражению, Калеб не верит в этот сон и не понимает, почему я вдруг решила поднять эту тему.

– Вообще-то, – резко говорю я, – меня это расстроило.

Он вскидывает перед собой ладони, словно отбиваясь от бешеного животного.

– Мне жаль, что ты расстроена. Я не знаю, почему тебе приснилось что-то подобное, постарайся забыть об этом.

– Ты ведь не виделся и не разговаривал с ней в последнее время?

Калеб громко вздыхает:

– Нет, Наоми. Она прислала мне то письмо, о котором я тебе рассказывал. Помнишь? На этом все. У каждого из нас своя жизнь.

Я перехватываю его взгляд:

– То есть ты так и не ответил на него?

Получится ли у него солгать, глядя мне в глаза?

Калеб отвечает не сразу:

– Кажется, из вежливости написал ей, но точно не помню, это давно было. Вроде пожелал ей всего наилучшего.

Я не могу ровно дышать. Некогда автоматическое действие отказывает. Подойдя к краю утеса, смотрю вперед, пытаясь справиться с дыханием.

– Может, вернемся к машине?

Повернувшись на голос Калеба, я спрашиваю:

– Как насчет селфи сначала? На фоне океана?

Он поджимает губы. Я уже знаю – это означает нетерпение, но он все равно кивает и подходит ко мне. Уткнувшись головой в его плечо, прошу улыбнуться.

– Уже, – чеканит он.

Я делаю снимок. В кадре два превосходных лжеца.

– Мы хорошо смотримся, – замечает Калеб.

Да. Мои волосы развеваются на ветру, щеки раскраснелись, а он, как никогда, похож на человека, которого нельзя отпускать.

Возвращение к машине – коварный спуск по маленьким, скользким ступенькам, вырубленным в скале. Поддаюсь темному искушению, быстро прыгая, срезая углы, не используя руки. Где-то на полпути Калеб, который опережает меня на пару футов, наконец оборачивается проверить меня.

– Осторожно! Ты с ума сошла?

– Самую малость.

– Господи, Наоми, это был бы кошмарный звонок твоим родителям.

Его беспокойство больше напоминает гнев. Кивнув, обещаю идти медленно.

В машине он напевает под радио, а я редактирую наше селфи в «Инстаграме». Подпись: «Вот и его родина, ни о чем не жалею», что, по моей задумке, должно читаться как «Видите, как у нас все серьезно и какая у меня классная жизнь?».

– Прежде чем мы поедем к отцу, я отвезу тебя в самое мое любимое место в мире, – говорит Калеб.

Это каменный паб, расположенный между красным амбаром и маленькой церковью.

– С того поля виден океан. – Он машет рукой, пока мы спускаемся по грунтовой дорожке. – Мы с Лиамом приносили туда пиво, лежали на траве и смотрели, как солнце садится в воду.

Внутри паба вокруг затопленного камина сгрудились собаки и люди разного возраста. Люди в резиновых сапогах пьют пиво, для собак припасены кости. Шумные разговоры, общая непринужденность и очевидное знакомство между посетителями и хозяевами – я словно бы вторглась на семейную встречу.

Калеб выбирает место у камина на рваном диване, покрытом собачьей шерстью. Прежде чем сесть, я спрашиваю, где здесь уборная.

Он указывает на дверь, через которую мы вошли.

– В отдельной небольшой пристройке.

– Настоящий уличный туалет? Как аутентично.

С помощью треснувшего зеркала обновляю сливово-красную помаду.

Как только я возвращаюсь, Калеб протягивает мне пиво и пересказывает историю этого паба двенадцатого века, пока я опускаюсь на диван. Я ценю его краткость и даже задаю несколько вопросов, даже улыбаюсь.

Вскоре к нам присоединяется группа из шести местных жителей, мужчин и женщин среднего возраста, заинтригованных моим американским акцентом.

Ко мне наклоняется чье-то лицо с кустистыми седыми усами.

– Как вы нас нашли? Мы держим этот паб в стороне от проторенных дорог не просто так, знаете ли! А чтобы туристы сюда не совались.

Калеб приходит мне на помощь.

– Она здесь по приглашению, Джек. Не волнуйся – она поклялась сохранить эту тайну.

Джек хватает его за плечо:

– Не доверяй красоткам, приятель.

Этот комментарий должен был меня расстроить, но вместо этого я чувствую себя польщенной.

– Она прошла посвящение. Наоми, покажи ему, что ты пьешь.

Я наклоняю бокал в сторону мужчины.

– Местный валлийский эль, видите?

– Ах да, этот сразу в кровь пойдет, – говорит Джек. – Допьешь – и станешь одной из нас.

Я залпом выпиваю стакан и театральным жестом вытираю рот, пока местные ревут и аплодируют и наконец оставляют нас в покое.

Теплое дыхание Калеба согревает мое ухо, когда он рассказывает мне истории из юности, проведенной на скейтборде и серфе – эти занятия полностью противоречат образу того трудолюбивого и спокойного Калеба, которого я знаю. Пытаюсь представить его таким – хотя бы ненадолго, хотя бы на время, – и вскоре мы уже смеемся вместе. Если я хочу сохранить это настроение, я не могу требовать от него объяснений. Тело Калеба здесь двигается по-другому – оно излучает уверенность, оно