– Не помню такого, – отрезал он.

– Да вы что?! Белены объелись?

Тилей кивнул своим воинам и те, как не пытался сопротивляться Вадим, быстро скрутили им руки за спиной.

– Батюшка!

Вадим узнал этот надрывный голос. Квета, выбежав из терема, устремилась к отцу, за ней вслед вы-скочила нянька.

– Батюшка, что ты делаешь? Они мне жизнь спасли!

Роняя крупные слезы, девушка повисла на руке боярина.

– Батюшка!

Жирослав силился отстранить дочь от себя:

– Квета, не позорь отца… Квета!

Девушка, не замечая никого вокруг, обливалась слезами и умоляла отца:

– Не надо… Батюшка… не отдавай их, они меня спасли… не надо.

– Малуша! – сердито рявкнул боярин. – Малуша, забери ее.

Пожилая нянька оторвала девушку от руки хозяина.

– Пойдем, милая… ну что ты, пойдем.

Квета вдруг прекратила плач, скинула цепляющуюся за нее Малушу и, гордо вскинув голову, проронила:

– Или ты отпустишь их, или я не пойду за Рада-слава!

Жирослав покосился на воеводу, мол, ну что делать с девкой?

– Нам пора, – ответил на его немой вопрос Тилей, – князь ждет, а ты, боярин, поскорей улаживай свои домашние дела и поспешай в Новгород. Князь ждет!

Вадима толкнули в спину, он обернулся и встретился глазами с Кветой. Столько в них было любви и нежности, эх, Квета, Квета…

– Пшел! – копьями в спины подтолкнули дружинники пленников. – Пшел, давай!

Телега с промерзшей соломой обожгла «самозванцев» неприятным холодом. Однако, видимо, заморозить их по дороге не входило в планы воеводы, и по его знаку их накрыли толстой дерюгой, а на головы водрузили вислоухие шапки.

– Но, милая, трогай, – прикрикнул возничий, и телега, жалобно пискнув, сдвинулась с места. – Давай, милая, пошла.

Дружинники новгородского князя повскакивали в седла и пристроились по разные стороны от телеги. Тилей, гарцуя на застоявшемся сером жеребце, занял законное место во главе колонны.

Ворота усадьбы были открыты настежь, и процессия медленно покинула внутренний двор.

Вадим, мотнув головой, откинул дерюгу и бросил прощальный взгляд назад. Он как мог вытянул шею и разглядел Квету. Девушку, крепко обняв за плечи, уводила в терем нянька.

– Ты прости меня… – едва заметно шевельнулись его губы, – не понял я сразу…

У тебя своя дорога,

Ты уж не суди.

У меня своя тропинка,

Ты уж не ищи!

Телега подпрыгивала на неровностях дороги, сотрясая пленникам все внутренности. Под их телами солома немного оттаяла и влага пропитала рубахи. «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти», – подумалось Вадиму. Он попытался перевернуться, но вышло не очень.

– Далеко ли до Новгорода? – спросил он у Валуя.

– Одна ночевка для вершника, – со знанием дела ответил тот, – а нам, почитай, и две ночи придется тут кувыркаться.

– Понятно, – озабоченно протянул юноша.

Ехали не останавливаясь до сумерек. Проклятая телега вышибла весь дух. Бока, спина, шея, все нещадно болело. «Самозванцы» как могли ворочались, постоянно толкая друг друга.

Наконец воевода подал голос:

– Стой!

Возничий натянул вожжи, телега встала.

– Неужто все… – выдохнул Валуй.

– Юреня, Хот! – позвал воевода. – будем ночевать, осмотрите вон ту елань.

Через несколько минут телега вновь дернулась и завернула в сторону леса. Наконец отряд расположился на ночлег. Дружинники стреножили коней и, наполнив торбы овсом, подвесили их к мордам животных. Раздался хруст ломающихся веток, и вскоре весело затрещал костерок. Телега стояла поблизости, и до пленников сквозь солому подстилки дотянулось приятное тепло.

А затем, словно издевательство над голодным желудком, Вадим уловил запах готовящейся на огне каши. Аромат проник повсюду, щекотал ноздри и раздражал нервную систему. Рядом заелозил Валуй, тоже уловивший знакомый запах походной еды.

– Эй, – громко позвал Вадим из-под дерюги, – эй! Чего оглохли? Воды хотя бы дали!

С минуту никто не реагировал на их просьбу, но потом, отдернув дерюгу, они увидели бородатую физиономию дружинника.

– Чего блажишь!

– Воды дай.

– Ага, – ухмыльнулся воин и потянулся за фляжкой.

– Хот! – окликнул его воевода. – давай их к огню, а то околеют, князь не пожалует.

Хот, понятливо кивнул и, скинув с пленников покрывало, позвал товарищей. Вместе они извлекли скрюченных «самозванцев» из телеги и устроили их у костра, усадив прямо на землю.

– Может, руки развяжете? – оттаяв от близкого тепла, нагло попросил Вадим.

– Ага, ща-асс, – протянул сидевший рядом на щите Хот, – держи карман шире…

– Развяжи, – коротко приказал воевода Тилей.

И Хот, повинуясь приказу, разрезал путы на руках пленников. В это время котел с кашей был снят с огня. Появился отдельный маленький котелок, и один из воинов отделил в него из общего котла несколько ложек каши. Эту небольшую порцию поставили перед бывшими дружинниками. Выделили им и по деревянной ложке, а также по куску серого хлеба.

– Хлебайте.

Больше суток желудок не видел большей радости, чем эта каша, и Вадим с Валуем быстро исчерпали содержимое котелка. Меж тем дружинники с вое-водой не спеша черпали из общего котла, прикусывая хлеб с салом. От сала шел такой чесночный дурман, что впору им было разгонять вампиров. Но этот запах, будь он неладен, манил, как волшебство.

У Валуя с Вадимом после каши еще остался хлебец, и теперь они, не сговариваясь, глотали слюни и лицезрели куски сала в руках воинов.

– Сейчас бы сальца, – мечтательно протянул Вадим, откусывая маленький кусочек от своего хлеба, – а, Валуй?

– Да-а-а-а, – смачно протянул товарищ по несчастью. – Вот бывало раньше воевода Радей прикажет поросенка забить, – Валуй сглотнул, – так мы с него такого сала насолим… м-м-м, страсть!

Дружинники при упоминании имени бывшего воеводы переглянулись и уставились на Тилея.

– Юреня, дай им сала, – кивнул воевода молодому воину.

Приказание было исполнено, и Валуй с Вадимом, наложив сало на хлеб, с аппетитом умяли эти бутерброды – хорошо…

* * *

Сжалившись над пленниками, дружинники по распоряжению воеводы выдали тем по старому кафтану. Оказывается, одежда лежала все это время рядом с ними на телеге, видимо, специально для них припасенная заранее.