Как о самом обычном, рутинном деле сообщает 25 июля 1939 г. заместителю начальника Политуправления РККА Ф.Ф. Кузнецову один из ответственных сотрудников Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Беляков о действиях особистов, в связи с некоторыми «критическими» высказываниями или, точнее, выражением вслух своего мнения. В Новороссийском лагере (СКВО) курсант полковой школы Боков, находясь в столовой, неосмотрительно заявил в группе курсантов: «Я не верю газетам, которые пишут, что советская техника лучшая в мире. Техника Америки и Германии лучше нашей»155. Расправа за «неположенные мысли» была молниеносной. «Нами, – сообщал Беляков, – даны указания о немедленном аресте четырех курсантов, согласовав арест с военным советом округа»156[25].

Но самым излюбленным приемом сотрудников НКВД «для дожимания наркома» на предмет получения санкции на арест особисты считали «изобличающие показания» лиц, уже арестованных по другим делам. Особисты и сами поднаторели в добывании подобных показаний, и они прекрасно знали о том, какое большое значение придавал этим показаниям сам «вождь». На августовском (1937 г.) Всеармейском совещании политработников, работавшем в самый разгар кампании «по выкорчевыванию», естественно возник вопрос о том, как же реагирует личный состав армии на многочисленные факты ареста командиров. Наиболее остро этот вопрос поставил начальник политуправления ОКДВА дивизионный комиссар И.Д. Вайнерос. Вот отрывок из стенограммы:

«Вайнерос: Люди ставили вопрос: за что арестовали Калмыкова?[26]. Мы отвечали: Калмыков арестован, как участник контрреволюционной, фашистской организации… Мы не могли ни партийной массе, ни начальствующему составу, ни красноармейцам сказать, в чем состоит вредительская деятельность того или иного из этих вредителей. Между прочим, интерес к этому делу огромный, и, когда на отдельных совещаниях, которые происходили в армии, работники НКВД приводили отдельные выдержки из показаний того или другого арестованного врага народа… возникали вопросы.

Смирнов: Разве не достаточно было сказать, что они вели дело к восстановлению капитализма…

Вайнерос: Этого совершенно достаточно… но люди интересуются конкретными фактами…

Сталин: Все-таки показания имеют значение…»157

Кстати, на этом же совещании корпусной комиссар П.И. Лаухин затронул и вторую сторону этого вопроса – до какой степени, насколько широко можно освещать проблему «выкорчевывания». Состоялся такой диалог:

«Лаухин:…Не знаем до сих пор, можем ли мы говорить полным голосом о врагах народа…

Сталин: На весь мир?

Лаухин: Нет, внутри.

Сталин: Обязательно должны»158.

О том, каким способом получали особисты «уличающие» показания, я более подробно буду говорить в следующей главе. Но здесь замечу только, что Сталин уже тогда прекрасно знал, что его любимые органы НКВД могут ему организовать любые показания на любого гражданина СССР. Его единственная родная дочь рассказала, как, ужиная по ночам с членами Политбюро ЦК ВКП(б), Сталин с удовольствием повторял один и тот же анекдот: профессор пристыдил невежду-чекиста, что тот не знает, кто автор «Евгения Онегина», а чекист арестовал профессора и сказал потом своим приятелям: «Он у меня признался! Он и есть автор!»159

Начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР И.М. Леплевский 11 июня 1937 г. обращается к Ворошилову: «По показаниям арестованного участника антисоветского военного заговора Примакова В.М. командир 26-й кавдивизии Зыбин является участником этого заговора. Прошу Вашего согласия на арест Зыбина». Через два дня на этом меморандуме появляется резолюция: «Арестовать. КВ. 13/VI.37»160. Главный политический инструктор МНРА дивизионный комиссар Г.С. Сафразбекян был арестован 29 июля 1937 г. в Москве Главным управлением госбезопасности НКВД СССР по ордеру М.П. Фриновского на основании показаний ранее арестованного бывшего заместителя начальника Политуправления РККА Г.А. Осепяна, который на допросе назвал Сафразбекяна в числе лиц, лично завербованных им в антисоветский военный заговор161. Начальник политуправления авиации особого назначения дивизионный комиссар И.П. Зыкунов был арестован 5-м отделом ГУГБ НКВД СССР без санкции прокурора. Основанием для ареста послужило заявление от 26 ноября 1937 г., поступившее от арестованного по другому делу бывшего члена военного совета АОН корпусного комиссара И.М. Гринберга. В этом заявлении на имя наркома внутренних дел СССР Гринберг писал, что он завербовал в заговор начальника политуправления АОН Зыкунова. Не прошло и десяти дней, как Зыкунов 5 декабря 1937 г. был арестован162.

Долго и безупречно служил в Морских силах РККА П.Г. Стасевич. Начав военно-морскую службу еще в 1917 г., он в 1926 г. окончил Военно-Морскую академию, был оставлен при ней адъюнктом. В 1930 г. служит начальником штаба морских сил Балтийского моря, с 1933 г. – начальником Военно-Морской академии. В 1935 г. назначен начальником Морского отдела Генерального штаба РККА. С 15 августа 1937 г. капитан 1-го ранга Стасевич – в распоряжении НКО СССР. А в это время в одном из застенков НКВД от заместителя наркома оборонной промышленности СССР Р.А. Муклевича «получают» показание о том, что Стасевич является одним из участников военного заговора. Одного этого показания работникам Особого отдела хватило, чтобы 13 января 1938 г. арестовать Стасевича и обвинить его в антисоветской деятельности, а затем выбить у него «признание». И хотя в заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 15 марта 1938 г. капитан 1-го ранга виновным себя не признал и от своих показаний на предварительном следствии отказался как от ложных – он был приговорен к расстрелу. И только в ходе дополнительной проверки в 1956 г. было установлено, что Стасевич был осужден необоснованно, и 8 сентября 1956 г. он был посмертно реабилитирован163. Кстати замечу: истребление кадров шло таким темпом, что соответствующие службы не успевали (или не всегда знали?) официально оформить увольнение некоторых уже казненных военнослужащих. Так, капитан 1-го ранга П.Г. Стасевич, расстрелянный в марте 1938 г., был исключен из списков личного состава Советской Армии и Военно-Морского флота лишь приказом Министра обороны СССР от 10 декабря 1957 г.164, т. е. почти через 20 лет после расстрела!

Примером беспардонной нахрапистости действий руководства Особого отдела ГУГБ НКВД СССР может служить дело комбрига В.В. Хлебникова 1893 г. р., окончил реальное училище, а в 1914 г. – Алексеевское военное училище. В белой армии не служил, в старой армии с 1913 г., последний чин – штабс-капитан. Вступил в РККА. В Гражданскую войну – командир стрелкового полка, затем стрелковой бригады. В 1919 г. принят в ряды коммунистической партии. После войны в 1922 г. окончил ВВАК, а в 1935 г. – особый факультет Военной академии им. Фрунзе. Затем – командир и комиссар 31-й стрелковой дивизии. И вот 25 октября 1937 г. начальник Особого отдела ГУГБ Н.Г. Николаев (Журид) запрашивает у Ворошилова согласие на арест комбрига Хлебникова. За что? Мотивировка шаблонная и однозначно убийственна: «Бывший офицер царской армии, изобличен как участник антисоветского контрреволюционного заговора показаниями арестованного бывшего председателя Сталинградского совета Осоавиахима Ювенского». Резолюции Ворошилова на этом меморандуме нет. Судя по-всему, он пока воздержался от принятия окончательного решения.