Но комдив Бахрушин не знал, что еще за пять дней до этого – 20 июня 1937 г. начальник 5-го отдела УГБ НКВД УССР майор госбезопасности И.Ю. Купчик уже отправил в Москву соответствующий меморандум на него. Составлен он был по лучшим образцам того времени. Во-первых, сообщалось, что Бахрушин «проходит по показаниям Орлова и Зиммы как участник». Во-вторых, приводились данные, что он вообще смутьян: «2 июня 1937 г. Бахрушин высказывался в беседе с нашим агентом: «В выборах партийных органов мы видим отсутствие демократии. Процент служащих в партийных комитетах ограничен, и чтобы обеспечить выборы, искусственно регулируется количество выдвигаемых кандидатур». А в-третьих, «Бахрушин является одним из самых приближенных людей Якира, с коим у него поддерживалась тесная внеслужебная связь»177. Для Ворошилова этого было более чем достаточно, и появляется его резолюция: «Арестовать. КВ. 1/VII.37»178. Что и требовалось доказать…

Что касается «показаний» как основания для ареста, то надо заметить, что сотрудники органов НКВД сумели тогда получить от уже арестованных огромное количество подобных показаний о других, еще гуляющих на свободе «участниках военно-фашистского заговора». Вся эта проблема будет специально рассмотрена в третьей главе, но здесь замечу лишь, что были и действительно добровольные показания (то ли по глупости, то ли по подлости, а скорее всего – со страху), но подавляющее их большинство вырывались у арестованных насильно (угрозами, издевательствами, избиениями, пытками). Так, в ходе дополнительной проверки в 1956 г. было установлено, что основанием для ареста члена Военного совета Черноморского флота дивизионного комиссара Ф.С. Мезенцева послужили приобщенные к делу показания бывшего наркома ВМФ армейского комиссара 1-го ранга П.А. Смирнова и бывшего начальника политуправления ВМФ корпусного комиссара М.Р. Шапошникова. Звучит весомо. Но проверкой было установлено, что эти показания являлись вымышленными и были получены в результате применения к Смирнову и Шапошникову незаконных методов следствия179.

Однако, как удалось выяснить в ходе исследования, нередко арестовывали и по таким «показаниям», которых в момент ареста или даже вообще никогда просто не существовало. Первый вариант подобной прямой фальсификации – это ссылка на показания, которых еще нет, но особисты уверены, что они будут. Заместитель начальника политотдела 73-й стрелковой дивизии Сибирского военного округа полковой комиссар А.И. Ильин был арестован 25 апреля 1937 г. на основании справки, составленной 22 апреля 1937 г. бывшим работником особого отдела НКВД Барковским, в которой указано, что якобы Ильин изобличается как участник контрреволюционной организации показаниями арестованного по другому делу Яковлева. В подтверждение этого к делу Ильина приобщена копия протокола допроса Яковлева от 12 апреля 1937 г. Осмотром же архивно-следственного дела по обвинению Яковлева выявлено, что он 12 апреля 1937 г. вообще не допрашивался, а впервые признал себя виновным и дал показания об Ильине только 23 и 25 апреля 1937 г.180, т. е. после того как справка была уже пущена в ход. Следовательно, справка на арест Ильина чистая фальсификация. Сначала составляется справка на «намеченного» человека, туда заранее вписывается фамилия того арестованного, от которого будут получены «нужные», «уличающие» показания, а затем эти показания «организуются» «по известным образцам».

Подобными грязными делами не брезговали заниматься и в Москве. В справке на арест начальника отдела складов Автобронетанкового управления РККА интенданта 1-го ранга Е.С. Магидова от 24 июня 1938 г. указано, что Магидов в принадлежности к антисоветскому военному заговору изобличается показаниями бывшего начальника АБТУ РККА командарма 2-го ранга И.А. Халепского. 25 июня 1938 г. Магидов был арестован. Однако из материалов дела Халепского видно, что показания на Магидова он дал впервые лишь 28 июня 1938 г., т. е. через три дня после того, как Магидов уже был арестован181.

Но существовала и еще одна разновидность фальсификации в обосновании ареста. Многие сотрудники органов НКВД в те годы почувствовали себя настолько всевластными, никому не подотчетными, что даже по отношению к тем военнослужащим, которые еще не попали в их застенки, действовали донельзя нагло и цинично, приводя в обоснование необходимости ареста того или иного командира показания, которых вообще не существовало в природе. Командир 6-го грузинского полка полковник В.Н. Шотадзе был арестован 13 июня 1937 г. В справке НКВД Грузинской ССР на его арест утверждалось, что Шотадзе уличен в принадлежности к контрреволюционной организации показаниями бывшего второго секретаря ЦК КП Грузии, а затем заместителя председателя Совнаркома ГССР П.С. Агниашвили и бывшего командира 1-го грузинского кавполка полковника А.П. Мосидзе. Однако позднее в ходе дополнительной проверки было обнаружено, что Агниашвили и Мосидзе по делу Шотадзе ни разу не допрашивались. А при осмотре их архивно-следственных дел было установлено, что в отношении Шотадзе они вообще никаких показаний не давали182. Так что это была чистая «липа», любовно взращенная в грузинском НКВД. А тогда по этой стопроцентной фальшивке полковника Шотадзе арестовали, потребовали «признательных показаний». Он было отказывался от признания какой-либо вины в антисоветской деятельности. Его стали бить и заставили подписать «признательное показание». На суде Военной коллегии Верховного суда СССР 30 сентября 1937 г. Шотадзе отказался от своих прежних показаний, заявив о их ложности. Но «судьи» неумолимы. Приговорили к расстрелу. И в тот же день приговор был приведен в исполнение. А через 19 лет – 10 октября 1956 г. – Шотадзе посмертно реабилитирован.

Одним из оснований для ареста и последующего обвинения начальника управления материально-технического снабжения ВВС РККА комдива Б.И. Базенкова были показания комкоров Б.М. Фельдмана и В.К. Лаврова. Фельдман утверждал, что об участии Базенкова в заговоре ему было известно от Тухачевского, который якобы сообщил ему, что Лавров по его указанию вовлек в заговор Базенкова. Однако сам Тухачевский в судебном заседании 11 июня 1937 г. отрицал преступную связь с Лавровым и Базенковым. Тем не менее комдив Базенков был 9 ноября 1937 г. арестован. На предварительном следствии от него сумели получить «признательные показания». Передали дело в суд. И хотя в заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 29 июля 1938 г. комдив Базенков от прежних своих показаний отказался, судьи – Матулевич, Иевлев и Романычев – приговаривают комдива к расстрелу. В тот же день приговор был приведен в исполнение. Приговор этот отменен 14 марта 1956 г., Базенков посмертно полностью реабилитирован183.

А вот еще один пример того, насколько бесцеремонно, в расчете на свою абсолютную непроверяемость, действовали особисты даже по отношению к лицам из ближайшего окружения самого члена Политбюро ЦК ВКП(б) Ворошилова. «Для особо важных поручений при наркоме обороны СССР» в те годы состоял один из видных политработников 20—30-х годов, автор ряда книг по вопросам партийно-политической работы в РККА, член ВКП(б) с 1915 г. корпусной комиссар И.П. Петухов. И вдруг на стол Ворошилова ложится справка из Особого отдела ГУГБ НКВД СССР с требованием ареста Петухова. Основание? Показания сидящего в каталажке бывшего инспектора Политуправления РККА бригадного комиссара А.М. Круглова-Ланды о том, что Петухов является участником военного заговора, о чем ему якобы известно со слов бывшего заместителя начальника Отдела руководящих партийных органов Политуправления РККА бригадного комиссара И.Г. Шубина, расстрелянного еще в сентябре 1937 г. Однако, как установлено дополнительной проверкой, Шубин никаких показаний на Петухова, как участника заговора, не давал184. Особисты идут на явный подлог, хорошо зная, что даже Ворошилову не позволят проверить достоверность представленных ими обоснований ареста. 4 июля 1938 г. Петухов был арестован. Очевидно, с санкции Ворошилова.