– Сегодня очень занят? Хочу, чтобы заехал ко мне и подробнее рассказал про школу. Чай, кофе, потанцуем…

– В три часа могу, – вымолвили губы, сдержавшиеся, чтобы не продолжить известную фразу: «Пиво, водка, полежим».

– Адрес у меня простой, – заторопилась посетительница, не давая опомниться американцу. – Запоминай. Только никому ни-ни.

Майкл кивнул, вновь утратив дар речи. Его настигла важная забота: срочно разжиться презервативами. Мысль принять душ перед визитом в голову не пришла. Или там цветов купить, бутылку шампанского. Хотя угодить женщине трудно, особенно столь ослепительной. Если, конечно, та сама не подскажет как. Не в смысле: вставь сюда, двигайся быстрее или медленнее, поверхностно или глубже. А конкретно укажет пальчиком, нацелит взглядом, выразит словами. Ведь странные бывают желания у странных прелестниц петербургского полусвета. Среди них и фетишистки попадаются, что тащатся от разных штуковин. Парнишке предстояла встреча с подобной девушкой, запавшей на лист с автографом Керенского. Тот самый, что показал сыну и спрятал в сейф консул США в северной столице Российской Федерации. Тот самый, что так тревожил Александра Федоровича. Тот самый, что раздвинет перед Майклом стройные ноги, несущие нынче Лиду к ее сыну, которому – во благо или во зло – не суждено посещать дипшколу, где ценник за семестр начинается с пятизначной суммы в долларах.

Тетка выглядела обыкновенно – мелкий бюрократ, с ограниченным доступом к коррупционным схемам, то есть к деньгам. И со вкусом у нее обстояло неважно, если вообще обстояло. Но идиотское платье в полоску, сильно толстившее отнюдь не тонкую фигуру, не делало ее идиоткой: правила и инструкции знала на зубок, умела их слегка или сильнее модифицировать в зависимости от ситуации. Как сейчас, например, по просьбе компетентных товарищей из самого компетентного органа в стране.

– Ребенка придется изъять по-любому. Вы не исполняете элементарные материнские обязанности!

– Но я отсутствовала…, – попыталась возразить Лидия.

– Вот именно: вы отсутствовали, а мальчик был брошен на произвол судьбы.

– Он с моей мамой…

– Вашей матерью, старой и больной! А должен находиться со своей мамой. Придется подыскать ему приемных родителей, а пока отправим на передержку в приют.

– Ребенок – не собака, его нельзя на передержку, – слезы уже не старались удержаться в глазах, а, преодолев подглазничную бороздку, текли по щекам. – Какой еще приют?

– Православный социально-реабилитационный, – отчеканила инспектор контрольно-надзорного управления, ведающая положением детей в неблагополучных семьях. – Там его будут кормить, одевать-обувать и заниматься его воспитанием.

– Да, что он голодает?! – взорвалась мама.

– Мы проверили холодильник: там нет ни свежего мяса, ни молочных продуктов, а из овощей-фруктов только картошка и укроп. Поймите, так нельзя с детьми, гражданка. Лето на исходе, а мальчик ходит в ботинках. Про носки уж не говорю.

– Я всё исправлю, для этого и вернулась в Питер, привезла деньги, сладости.

– Разговор окончен, – перешла на строгий тон чиновница. – Завтра приедем забирать ребенка – подготовьте, что там у него будет с собой из игрушек на память о бабушкином доме. Кстати, бабуле надо бы в больницу – задыхается.

– Это со страху, – до Лида дошло, что надо менять линию поведения. – Можно ли что-то, ну, вы понимаете, изменить, чтобы сынишку оставили в покое? У меня есть доллары…

– Оставьте их на лечение матери, – контролерша отрицательно выставила вперед руки.

Жаль, искренне жаль разбитую горем родительницу, а помочь ей нельзя, хотя порой инспектор шла на встречу предложенной сумме. Но вчера именно в такой «ситуации» её взяли с поличным компетентные товарищи из самого компетентного органа и строго приказали сегодня вести себя исключительно в рамках служебных обязанностей. Собственно, товарищи и подсказали адресок Лидии, проинструктировали четко и в деталях.

– Жаловаться не советую – бесполезно. Можете судиться – займет года полтора, аналогичные дела в 97 случаях из 100 выигрывает наше ведомство.

– Но что же мне делать? – раздался рев, если не вой.

– Посоветуйтесь с опытным человеком. Вон ваш новый сосед – бойкий адвокатишка, меня выспрашивал: есть ли предписание, удостоверение. На том и успокоитесь. Ведь вам же лучше без обузы по Москве шастать.

Потискав ребенка, поругавшись с матерью и выплакав слезы, Лида позвонила в квартиру на той же лестничной клетке. А к кому еще обратиться? «Рефрижератор» мертв, к постельным клиентам не пойдешь. Дверь открыл полноватый представительный человек в очках.

– Чем могу?

– Ваша соседка, живу напротив.

– Так это у вас, – осекся мужчина. – Сочувствую.

– Инспектор проговорилась, что вы – адвокат, знаете законы и так далее.

– Тружусь в юридическом отделе газовой корпорации. Заходите. Только-только снял это жилье, еще не обставил толком, но чаем напою. Мне коллега из Азербайджана привез. Черный, бархатный.

Через полчаса в беседе присоединился «Соученик» по юрфаку, который и раскрыл глаза девушке на реалии жизни населения и особенности функционирования госаппарата. Как оказалось, межведомственное взаимодействие существует, хотя наладить его крайне сложно. В исключительных случаях – возможно, только для этого Лидии надо очень постараться, раздвигая ноги перед Майклом. И, соответственно, ему придется постараться, чтобы они раздвинулись. Иначе, Петюне грозит передержка. Последняя угроза была серьезной, но не реальной. Самый компетентный орган с детьми не воюет. Он их охраняет от разных керенских, лениных и иных крайне опасных людей, что затевают каверзы против взрослых и юных россиян. Процесс сложный и протекает не без издержек. По-другому в современном обществе не получается. Уровнем издержек могут управлять лишь самые компетентные сотрудники, порой оперативные работники, как «Юрисконсультант» и его «Соученик» – оба из ГБ. Сидя за столиком на грязноватой кухне, мужчины по-житейски даже посочувствовали попавшей в переплет женщине. Только недолго, поскольку «жилец съемной квартиры» (заплативший алкоголику-хозяину, чтобы на неделю съехал в дом отдыха) вдруг разразился виршами: «Раз, два, три, четыре, пять. Вышел Майкл погулять».

Напарник заржал и сразу же осекся – голос в невидимом наушнике произнес: «Заказ в пути, доставка через семь минут, принимайте». Рука открыла портфель и включила аппаратуру звукозаписи. Малюсенький почти прозрачный микрофон-схема приклеен совершенно прозрачным спецскотчем к телу Лидии, только не меж грудей, как в кино, а в волосах: звук лучше улавливается. Опять же американцу удобнее бабу лапать. А коли ручонки к голове протянет, она всегда может возразить: «Нельзя, прическу испортишь».

Нет загадки в том, как Маша превратилась в Марию. Девочка выросла, получила паспорт с полным именем, окончила мединститут, покорпела интерном, и перед нами врач с бэджиком на халате и записью в трудовой книжке. История довольно заурядная, тягучая, нелинейная, с загогулинами, проще говоря, жизнь или, вернее, её существенная часть. Обратный процесс вышел быстрым, когда в голове у Володеньки 25 млрд. нейронов генерировали-генерировали импульсы и глии, передавали-передавали их друг дружке, и вдруг стал любимый называть ее Маша и даже Машенька. И это при параллельном обхаживании компьютерщицы! Воистину, человеческий мозг пока до конца не изучен и, вряд ли, когда будет. Оно и хорошо, ибо уменьшительно-ласкательный вариант больше нравился женщине, особенно звучащим из уст Ульянова. Пусть сексуальные обертоны в нем не выражены, ведь разговор шел не в спальне, а в гостиной с потолком, расписанным павлинам и почти инопланетными цветами диковатой расцветки.