Её сердце защемило, а горло сжалось от подступивших слёз. Её радость и отрада, её яркий лучик и смысл жизни. Что за мысли роятся в его голове, если он начал так реагировать? А ведь всё началось после той драки. Сколько потом не пыталась узнать правду, у Саши был один и тот же ответ — не помню. Однако, чтобы он не говорил, как бы не смотрел на её разбитую губу, Юля чувствовала, та ночь изменила её сына. О чем с ним говорил отец, Саша тоже молчал, заявив, что это секрет, а секреты нельзя рассказывать.

Вроде, всё как и прежде, всё те же прогулки по парку, катание на велосипедах, игры в лото, совместные завтраки, ужины, чтение книг, и в то же время… иначе всё. Ты не можешь объяснить, описать это состояние, но оно чувствуется. Словно, на каком-то моменте жизни ты сделала неосознанный поворот, сошла с нужной прямой и даже не заметила когда. Но чем дальше ты будешь ехать, тем больше будешь набирать скорость, тем отчетливей будет видна эта разница в расстоянии.

— Солнышко мое, — зарылась носом в такие же, как и у неё, густые волнистые волосы и с жадностью вдохнула родной запах, — никто никогда тебя не бросит. Мы с папой очень сильно любим тебя. Поверь. А то, что мы ссоримся… кхм… В каждой семье бывают… недоразумения. У кого-то они выливаются в грандиозный скандал, у кого-то в повышение голоса. Когда взрослые ссорятся — это… конечно плохо, но как бы тебе сказать… — задумалась, подбирая правильные слова, — Когда люди ссорятся, они освобождаются от пожирающих их плохих мыслей. Они открываются. Иногда стоит поделиться обидой, тем, что злит, или, считается нечестным, например. Если бы мы постоянно молчали, затаив всё в себе, то в один прекрасный момент могли бы просто лопнуть, как воздушный шарик.

— А нельзя и не ссориться, и не лопаться? — притих Саша, всё-таки взобравшись Юле на колени.

И что ты ему скажешь? Как объяснить, что когда в семье накаляется непонимание — без ссоры никак. Это как способ достучаться, донести свою мысль и не важно, верная она или ложная. Существуют ли семьи без ссор? Кто его знает, возможно, и существуют, только в другой, параллельной им Галактике.

— Наверное, можно, Сашунь. Нам с папой ещё учиться этому и учиться, но я обещаю быть прилежной ученицей, и папе обязательно передам твою просьбу, хорошо?

— Обещаешь, что больше никогда не будешь обижаться на папу?

Юля прикрыла глаза, чувствуя себя загнанной в угол. Протяжно выдохнула, выигрывая для ответа время. Саша только что доказал, что уже немаленький и всё подмечает. Соврать — означало постоянно балансировать на лезвии ножа и пристально следить за языком. Сказать правду? Тогда как объяснить, почему она не сможет сдержать обещание? Как же всё сложно…

— Обещаю.

— Точно-точно?

— Точно-точно, — заверила пылко, презирая себя за слабость. — А теперь твоя очередь: Саш, это что за номер такой? Если ты не будешь делиться игрушками, с тобой перестанут дружить.

— А это моя игрушка, я взял её из дому.

Получив желаемое сын спрыгнул на пол и вернулся обратно в угол, став к ней спиной. Ох уж это отцовское упрямство.

— И что? Теперь можно жадничать?

— Папа сказал, что «свое» нужно оберегать и защищать.

Папа? Тогда всё ясно — Глеб и тут постарался.

— А папа не уточнил, что именно он подразумевал под «свое»? Насколько я знаю, в детстве он был воспитанным и дружелюбным мальчиком и никогда не жадничал. — Может, хоть такой компромисс поможет достучаться.

— Свое, мама, — заявил деловито Саша, — это дом, семья, тётя, с который ты живешь, то есть, как её… жена! Ну и конечно же игрушки.

И когда только Глеб успел забить голову сына этим бредом. За две недели он вырос в глазах сына до таких авторитетных вершин и образцовых показателей, что оставалось только удивляться. И ладно, если бы учил толковым вещам. Так нет же, всячески пичкал Сашу взрослыми взглядами на жизнь. Оно ему надо сейчас? Такие понятия подаются в четырнадцать-пятнадцать лет, но не в пять!

— Саш, папа, конечно, прав. Семья, дом, всё нужно защищать. Мужчины для того и сильные, чтобы оберегать любимых. Но жадничать, не делиться, когда у тебя просят игрушку — это плохо и некрасиво. Завтра Федя принесёт свою любимую машинку, и ты захочешь ею поиграть, а он возьмет и не даст, потому что ты не дал поиграть своей. Если станешь жадничать — с тобой никто не захочет дружить.

— Даже Соня? — поинтересовался украдкой Саша, повернувшись к Юле.

— А Соня — особенно. Зачем ей такой друг, который жадничает и дерется. Девочки таких не любят.

Саша прикусил нижнюю губу, обдумывая услышанное.

— Ладно-о-о, — зыркнул исподлобья, сдавшись, — ради Сони я готов на всё.

— Вот и хорошо, — хлопнула в ладоши, поднявшись. — А сейчас — быстро на площадку просить прощения у Феди.

— Прям сейчас, что ли?

— Угу.

— А может, я лучше тут постою?

Юля закатила глаза.

— Нет, дорогой, так не пойдет. Если ты хочешь стать настоящим мужчиной — научись признавать свои ошибки сразу.

***

— Вот так и рожай под сорок, — выдохнула пораженно Таня, когда Наташа закончила свой рассказ. — А с нашей медициной, да ещё в нашем городе — так вообще гиблый номер. Как можно такое пропустить? Я не понимаю.

На столе стояли три чашки чая и принесенное из дому печенье, к которому так никто и не притронулся. После такого не то, что кусок в горло не лез, жизнь по-другому переоценивалась. Посмотришь на себя со стороны и начинаешь понимать — а нихера! Живешь ты ещё шикарно. Горя и бед не знаешь. Что такое измена мужа, недопонимание в семье, секс через не хочу, когда вот, буквально на твоих глазах угасает чистая невинная жизнь?

У Юли в этот момент перед глазами стоял новорожденный Сашка и дни, когда содрогалась от страха за его жизнь. Какие только диагнозы ему не ставили: и порок сердца, и дисплазию сосудов, и много ещё чего душераздирающего и безнадежного. Она тогда едва с ума не сошла, ни на минуту не отходила от сына, боялась, что в любой момент его может не стать. Глеб тоже был не в лучшем состоянии, днюя и ночуя под стенами больницы, и как только она оклемалась после родов, отвез их с Сашкой в Москву на обследование. Слава Богу, никаких проблем с сердцем не обнаружилось, а вот с сосудами — да, диагноз подтвердился. Теперь у Саши левая часть груди и верхняя часть спины была покрыта плотными синюшными пятнами, образовавшиеся в результате кислородного голодания в утробе. Если ему было тепло и он не плакал, то кожный покров оставался бледно-розовым, но когда замерзал или злился — поврежденные участки начинали синеть на глазах от обильного притока крови. «Так бывает, — объяснили им тогда в кардиоцентре, — когда на последнем месяце беременности ребёнок не получает нужной порции кислорода через плаценту. Главное — следите, чтобы эти участки не ширились и раз в году делайте кардиограмму»…

— Руки опускаются, девочки, — горестно вздохнула Наташа, помешивая ложкой остывший чай. — Не знаю, куда бежать, за что хвататься первым, деньги, сами понимаете, немаленькие, а тут ещё и сроки поджимают. Уже и так продали всё, что можно.