Финн долго выглядывала из амбразуры, внимательно изучая центральную башню. В ней Эльфрида прожила большую часть жизни, и здесь же держали самых важных заключенных. Говорили, что никому еще не удавалось сбежать из Черной Башни, не говоря уж о том, чтобы тайком проникнуть в нее. Финн знала, что если ее поймают, смерти не миновать.

Она подождала, пока не улегся ветер, потом подняла свой арбалет, натянув его при помощи крюка, висевшего на поясе, тщательно прицелилась и выстрелила.

Стрела пролетела расстояние между башнями и вонзилась глубоко в камень, потянув за собой крепкую веревку. Финн инстинктивно пригибалась, несмотря на защиту магического плаща. Когда стало ясно, что свиста стрелы никто не услышал, она вбила в стену еще один крюк и надежно закрепила другой конец веревки. Потом глубоко вздохнула и ступила на нее.

Порыв ветра заставил ее покачнуться. Она с трудом вернула равновесие, широко расставив руки. Далеко внизу солдаты маршировали плотным строем вокруг подножия башни, но никто не догадался поднять голову. Финн подавила искушение посмотреть вниз, устремив взгляд на противоположную стену. Она осторожно продвинулась вперед на один фут, потом еще на один, пытаясь не думать о том, что произойдет, если она сорвется. Шаг за шагом, медленно, не отрывая ступней от веревки, она шла над пропастью, и щека ее подергивалась в усмешке, когда она вспоминала, как Дайд с Морреллом попеременно то уговорами, то насмешками побуждали ее тренироваться в ходьбе по канату до тех пор, пока она не достигла в этом деле настоящего мастерства. Тогда Финн считала это простой игрой, помогавшей скоротать долгие недели пути и поучаствовать в представлениях циркачей, хотя должна была бы знать, что Дайд никогда ничего не делал без веских на то причин.

Наконец она добралась до противоположной стены, с гулко колотящимся сердцем и липкими от пота ладонями перевалившись через зубцы. Гоблин отцепилась от шеи Финн, принявшись тщательно вылизываться, пока Финн с раздражением потирала исцарапанное горло. Она дорого дала бы за несколько хороших затяжек, но не осмеливалась закурить, боясь, что кто-нибудь может увидеть искры или почуять запах табачного дыма.

Она нашла дверь в башню, но та оказалась закрытой на ключ и запертой на засов изнутри. Финн вздохнула и вытащила свои отмычки. Встав на колени, она вставила в замочную скважину сначала одну из них, затем другую, за ней третью, и так до тех пор, пока замок наконец не открылся. Отодвинуть засов было более трудной задачей, и Финн изо всех сил подавляла свое нетерпение, понимая, что оно лишь усложнит и без того нелегкое дело. Хотя темные часы ночи утекали, пинки в дверь и брань не заставили бы время идти медленнее.

В конце концов, дверь открылась, и Финн прокралась по винтовой лестнице вниз, очутившись в длинном коридоре. Прижавшись спиной к холодным черным камням, она вытащила из рюкзака деревянный крест старого пророка.

В тот же миг она почувствовала его. Ощущение вломилось в ее мозг с такой силой, будто он дул в трубу. Она надеялась найти старца где-нибудь наверху, поблизости от веревки и пути к спасению, но, к ее ужасу, он находился глубоко в чреве здания. Она запихала крест в карман и бегом пустилась по коридору. Времени оставалось совсем мало.

Черная, точно ожившая тень, крошечная кошка кралась по темному коридору, шевеля увенчанными кисточками ушами, принюхиваясь у дверей и в углах. Внезапно она замерла с поднятой лапой и стоящим торчком хвостом. Финн склонилась к ней.

— Что ты чуешь, Гоблин? Что ты слышишь?

Мышь, прошипела кошка, обнажив белые острые клыки, и подняла мерцающие аквамариновые глаза на Финн.

— Не сейчас, киска! Мы ищем вонючего старика, очень вонючего, если верить слухам. Говорят, что тирсолерские мистики считают мытье грехом, поэтому ты должна учуять его издалека!

Гоблин брезгливо сморщила нос и фыркнула.

Коридор вывел их в более широкую галерею с запертыми на тяжелые засовы дверьми. В конце галереи виднелась площадка, а за ней — широкая лестница. Финн, засверкав глазами, направилась в ту сторону.

Внезапно послышалось чье-то пение. Финн застыла, зачарованная. Женский голос исполнял ламент, и она узнала мелодию, которую много раз пела Энит.

Ах, не хочу я больше быть живой,

Хочу лежать одна в земле сырой,

Чтоб я давным-давно была мертва,

А надо мной росла зеленая трава,

Песня оборвалась. Потом Финн снова услышала эти слова, но уже не спетые, а сказанные очень тихо и жалобно:

— Да, а надо мной росла б зеленая трава.

Она на миг остановилась в нерешительности, потом раздраженно потрясла головой, поплотнее закуталась в плащ и поспешила к лестнице.

Надежно скрытая волшебством, Финн не слишком беспокоилась о безопасности, сосредоточившись только на скорости. По пути ей попалось множество стражников, часть из которых стояла в карауле у дверей, а другие патрулировали коридоры.

На первом этаже она остановилась в тихом уголке и снова взяла в руки деревянный крест, пытаясь сориентироваться. Это заняло некоторое время, она присматривалась и прислушивалась, прежде чем поняла, как спуститься в подземные камеры. Они были заперты и тщательно охранялись, поэтому ей пришлось ждать, изнывая от нетерпения, пока снова не появится ежечасный патруль. Она юркнула прямо за ним, чуть не наступив на пятки одному из солдат, чтобы оказаться внутри, прежде чем дверь снова захлопнется.

Внизу помещения были вырублены прямо в скале, стены и пол оказались грубыми и неровными. По обеим сторонам в проход выходили железные двери с маленьким зарешеченным окошечком на уровне глаз и откидной дверцей, в которую просовывали еду. Время от времени коридор разветвлялся, но Финн не колебалась, куда ей свернуть. Даже не прикасаясь к деревянному кресту, она чувствовала, где находится пророк, так уверенно, как будто была стрелкой компаса, а он — севером.

Она спустилась еще по одной лестнице, на этот раз узкой, со ступенями разной высоты, поэтому старалась двигаться осторожно. Камень был слизким на ощупь, и, проходя мимо факела, Финн увидела, что на полу блестят лужи.

В конце коридора у большой железной двери сидели два стражника. Один с трудом сдерживался, чтобы не клевать носом, через каждые несколько минут испуганно вскидываясь. Он широко зевнул, снял шлем, энергично почесал голову и снова натянул его.

— Ох, терпеть не могу ночную смену, — пробурчал он. В ответ прозвучал лишь заливистый храп его товарища, громкий и безмятежный. Первый стражник со вздохам взглянул на него и пнул ногой. — Проснись, Доминик!

Тот не шелохнулся. Стражник снова тяжело вздохнул, потом от души глотнул из большой глиняной кружки, стоявшей на полу.

— Ох, зачем, ну зачем я пошел в армию? — вопросил он самого себя.

Финн встал на колени так бесшумно, как только могла, и, следя за тем, чтобы ни одна часть ее тела не выскользнула из-под плаща, медленно и осторожно сняла со спины мешок. Она развязала завязки, сунула руку внутрь и пошарила там. В мешке звякнуло — золотистый шарик Дайда стукнулся о ее молоток. Финн замерла.