– Двор не купленный, – резко сказал он, отодвигаясь. Думал – обидится, уйдет, но Настя подошла ближе, тоже оперлась на забор.

– Хорошо вы спели сегодня.

– Спасибо.

– И песня красивая… Я давно ее выучить хочу, да Варьке все некогда показать мне.

– Тебе незачем. Куда ты с этой песней – в ресторан? Или, может, князю своему споешь?

– Да что с тобой, Илья?

– Ничего. Ступай в дом, холодно.

Она ничего не сказала. Но и не ушла, продолжая стоять рядом с ним у забора. Тихо падал снег, крупные хлопья ложились на сугробы. Со старой ветлы вдруг снялась и полетела над Живодеркой ворона. Несколько снежных комьев мягко упали на забор.

– Друга твоего жаль. Не повезло. Куда же она пошла, бедная?

– Таскаться не надо было, – глядя в сторону, сказал Илья.

– Илья… – Настя вдруг тронула его за рукав, и ему волей-неволей пришлось повернуться к ней. – Не обидишься, если спрошу?

– Ну?

– Тогда, осенью, когда вы приехали только… Это ведь ты на ветле сидел? Ты, а не Кузьма? Да?

Вся кровь бросилась ему в лицо. Смеется… Смеется над ним. Столько времени молчала, проклятая девка, а ведь разглядела все-таки его тогда… Илья опустил голову, благодаря темноту вокруг.

– Илья… – осторожно позвала Настя.

– Ну, что?!! – взорвался он. – Ну да! Я это был! Я сидел! Довольна теперь? Беги, Стешке расскажи, вместе похохочете! Можешь и остальным сказать! И князю своему, тоже посмеется!

– Что ты, Илья… Что с тобой?

– Ничего, – устало сказал он, опираясь на забор. – Можешь сколько хочешь смеяться. Только мне без тебя жить незачем.

– Что?..

– Вот так.

Тишина. Илья смотрел себе под ноги, на синий искрящийся снег и не понимал – почему Настя еще здесь, почему не расхохочется ему в лицо, не убежит? Стоит рядом и как будто ждет еще чего-то. А ему больше нечего ей сказать.

– Я уеду. Завтра, со своими. Варька останется, вы уж не бросайте ее тут, все-таки родственники. А мне, ей-богу, надоело.

– Что ж… – Настя вздохнула. – Тебе решать, конечно. Только чего же тогда твое слово стоит?

– Какое слово? – нахмурился он. – Я никому слова не давал.

– Забыл, значит? У меня, конечно, свидетелей нет.

– Настя… – Илья резко повернулся. – Да… да о чем ты?

– Ты меня замуж звал.

«Все. Помираю», – буднично подумал Илья, прислоняясь спиной к забору. В висках застучал жар. Заговорить он не мог, как ни старался, и только смотрел во все глаза на Настю, стоящую перед ним. Она тоже молчала. Опустив глаза, теребила бахрому шали. И подалась, когда Илья, шалея от собственной наглости, притянул ее к себе. Как во сне – хрупкие плечи под его ладонями, холодные пальчики, взволнованное дыхание. Как во сне – тонкое лицо Насти в его руках, присыпанные снегом волосы, лихорадочно блестевшие глаза. Она приникла к нему. Даже во сне, даже в самых отчаянных мечтах ему не виделось такое.

– Но как же… – собственный голос казался ему чужим, – как же… В самом деле? Не… не морочишь ты меня?

– Дурак… – простонала она, прижимаясь щекой к его ладони. – Я же еще осенью… как увидела тебя – сразу… Ты что, черт, не видел ничего, что ли? Не понимал?

– Нет… Нет. Ты бы… ты бы хоть шепнула мне… – Илья упал на колени в снег. Поймал дрожащую руку девушки, уткнулся в нее лицом.

– Настя… Настька… Чайори, лачинько…

– Илья! – перепугалась она, вырывая руку. – Встань! С ума сошел, увидят нас! Что со мной отец тогда сделает! Иди сюда, иди скорей!

Она заставила его подняться, насильно утащила к темной стороне дома, прижалась спиной к обледенелым бревнам. Илья, боясь открыть глаза, боясь проснуться, целовал ее испуганно приоткрывшиеся губы, глаза, брови, пальцы.

– Настька… Настька… Настька… уедем… Завтра же уедем с нашими… не догонят… А догонят – так ты уже жена мне будешь. Хорошо будем жить, увидишь! Я для тебя все сделаю, все что захочешь, про князя и думать забудешь!

– Подожди… Постой, Илья! – Настя, словно спохватившись, резко отстранила его. – Нельзя так. Понимаешь – нельзя.

– А… как же можно? – растерялся он. – Что мне – свататься приходить? Разве Яков Васильич отдаст?!

– Не отдаст ни за что, правда… – Настя задумалась. Илья ждал, жадно глядя в ее лицо. – Подожди, Илья. Один день подожди. Я все равно с тобой уеду, твоя буду, но… подожди.

– Чего ждать? – забеспокоился он. – Чего ты хочешь, Настя?

– Я знаю чего. Не спрашивай. И спасением души клянусь – послезавтра уедем.

– Ты… точно решила?

– Да.

Илья потянулся к ней, но совсем рядом вдруг протяжно скрипнула дверь, на голубой снег упала тень. Настя, тихо охнув, прижалась спиной к стене. Илья, загородив ее, шагнул вперед.

– Арапо! Чего тебе?

– Мне-то ничего… – задумчиво пробурчал тот с крыльца. – А вот ты что здесь пасешься?

– Так… проветриться вышел.

– М-гм… Настьки не видал?

– Вроде домой побежала.

– Да? – успокоился Митро. – Ну ладно. Ты это… возвращайся. Там тебя Варька ищет, петь хочет.

– Скажи – сейчас иду.

Дверь закрылась. Илья тут же обернулся, но Насти уже не было рядом. Он дошел до крыльца, медленно опустился на ступеньку, запустил обе руки в волосы. Посмотрел на следы маленьких ног, убегающие к калитке. Из дома доносился разговор, звон стаканов, смех. А ему так хотелось – хоть кричи! – вылететь за калитку, догнать Настю и еще раз прижать ее к себе, спрятать лицо в рассыпавшихся черных волосах, еще раз спросить – правда ли? Не привиделось ли ему? Не приснилось ли…

На другой день таборные ушли еще потемну. Провожала их Варька: Илья, заснувший лишь под утро, не слышал ни приглушенных голосов, ни звона посуды, ни топота и детского плача. Ночь он просидел на постели, прислонившись к стене и глядя в темноту. Ближе к рассвету не выдержал, на цыпочках прошел в кухню, зажег лучину перед осколком зеркала, висящего на стене. Долго и недоверчиво рассматривал свою черную физиономию, лохматые, сросшиеся на переносице брови, торчащие скулы, диковатые, чуть раскосые глаза. В прыгающих бликах огня Илья показался себе даже страшнее, чем обычно. Попытался улыбнуться – вышло еще хуже. На полу кто-то зашевелился, сонно забормотал: «Что ты, чаво?» – и Илья поспешил дунуть на лучину. Вернувшись в комнату, навзничь повалился на постель и заснул.

Варька разбудила его, когда за окном давно стоял серенький день.

– Илья, подниматься думаешь? Наши уже уехали.

– Как уехали? – он сел на постели, поскреб голову. – Куда? Чего не разбудила, дура?!