"Это был ты или волк?"

Даниэль молчал несколько секунд. "Волк выкинул его в то окно. Но я был тем, кто

оставил его там. Я видел кровь на его лице. Я знал, что он нуждается в помощи. Но я убежал. Я взял деньги и оставил его там".

Стул скрипнул, когда он встал. Я услышала, что он приближается ко мне. Я видела его отражение в глазах кошки-часах.

"Ты хочешь знать, что было дальше?" спросил он, всего в нескольких дюймах от меня.

Я не ответила, но он скажет мне, так или иначе.

"Тех денег мне хватило на три недели," сказал он. "Пять тысяч долларов на оплату наёмному убийце, на пьянки в дешевых номерах мотелей, на девочек, которые говорили, что любят меня до тех пор, пока не закончились наркотики.

И в конце третьей недели, когда я достаточно протрезвел, чтобы вспомнить то, что я наделал, я начал работать над собой. Но независимо от того как далеко или быстро я бежал, я не мог убежать от волка. Поэтому я продолжал бежать и пить — чтобы избавиться от воспоминаний — и я бежал пока, это вероятно не закончилось здесь".

Он приблизился ко мне — так близко, как тогда, когда я поцеловала его в лунном свете. "Теперь ты все знаешь. Ты все еще думаешь, что я супергерой? " Его дыхание жгло мое лицо. "Можешь ты теперь посмотреть мне в глаза и сказать, что любишь меня?"

Я перевела свой взгляд от часов к моим ногам. Пройдя по битому стеклу, я схватила свой рюкзак, оставляя бутылки льняного масла и лака на столе, и пошла прямо в дверь.

Моя рука была на ручке двери, когда я остановилась.

"Джуд не нарушал свое обещание," выдавила я из себя. "Я была тем, кто пожаловался на твоего отца. Я — тот, кто превратил тебя в волка".

Я рванула дверь, и побежала по лестнице к микроавтобусу. Я ездила бесцельно, по крайней мере, час и, так или иначе, оказалась дома в своей кровати.

У меня не было никаких мыслей в голове. Никаких ощущений. Не было вообще ничего во мне.

В ПОНЕДЕЛЬНИК

Я проснулась следующим утром, запутанная в простынях. Моя рубашка прилипла к моей груди, мокрая от холодного пота. Моя голова пульсировала. Было такое чувство, что кто-то сверлит отверстие в основании моего черепа, боль, исходящая позади моих глаз. Я посмотрела искоса на будильник. Было уже намного позже, чем я думала.

Я заставила себя встать с кровати и отправиться в душ.

Я стояла в потоке горячей воды, и позволять уколам высокой температуры смыть онемение под моей кожей, смыть шок. Именно тогда, слезы хлынули из моих глаз.

Я никогда не плакала. Даже тогда, когда я была ребенком, согласно моей матери. Слезы никогда ничего не исправляли. Но когда слезы начали катиться по моему лицу, смешивающемуся с дождем из душа, я не могла сдержать это больше. Я рыдала в пар, надеясь, что никто не услышит меня, из-за шума воды. Это походило на то, что я, наконец, освобождала каждую слезинку, которую я когда-либо сдерживала в себе. Я плакала за то время, когда Дон Муни держал свой серебряный нож у горла моего отца. Я плакала за то время, когда слышала отца Даниэля, избивающего его. За то, что его мать забрала его у нас. За то, что Черити и меня отослали к нашей бабушке и дедушке на три недели без всяких объяснений. Я плакала из-за смерти Мэриэнн, из-за Джеймса, пропадающего без вести, из-за Джуда.

Но главным образом я рыдала из-за того, что теперь я все о себе знала.

Я чувствовала себя подобно мошеннику. Мой отец сказал мне, что мое имя означает благодать, помощь, и руководство. Но он был неправ. Все Божественное предназначение, натыкалось на неумелое вмешательство и разочарование. Все к чему я прикасалась — все, что я пыталась исправить — разваливалось, и ускользала сквозь пальцы.

Почему я, зная проблему, остаюсь такой невежественной? Почему не могу вернуться и остановить все?

Если бы я просто занималась своими делами в течение всех этих лет, было бы все, как раньше? Был бы Даниэль все еще мальчиком с белокурыми волосами по соседству, если бы я ничего никому не сказала о его отце? Даниэль и Джуд все еще были бы лучшими друзьями? Был бы мой брат сейчас целым и невредимым? Даниэль был бы человечен?

Но как я, могла ничего не делать? Даниэль по-прежнему жил бы жизнью полной боли и пыток — он мог бы вообще уже не жить. И как я могла не помочь ему, когда он вернулся? Он по-прежнему так много значил для меня, даже после того, когда я знаю всю правду.

Но я не могла поверить, что моя потребность в Даниэле выше моего собственного брата. Я видела боль в лице Джуда, когда впервые упомянула имя Даниэля на обеде. Я смотрела прямо в глаза Джуда, и обещала, что оставлю его в покое, что я буду держаться в стороне от его тайн, но вместо этого я пошла и привела единственного человека, который когда-либо в жизни, причинил ему боль. Мои чувства к Даниэлю вызывали боль, страх, и гнев, которые медленно занимали место моего брата.

"Я ненавижу тебя," сказала я в воду, я ударила мокрым кулаком по стене душа. "Я ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу тебя," сказала я, словно говоря с Даниэлем,

Но была проблема — это не так. Я не ненавидела Даниэля, а я знала, что должна.

Я предала своего брата еще раз.

Я стояла в душе, пока не стало холодно. А затем я стояла еще дольше, позволяя ледяной воде бить мою кожу, только чтобы почувствовать что-нибудь другое, чем свою вину. Я вылезла из душа, дрожа и сжимая свой живот. Меня тяжело вырвало в туалет, избавляя мой желудок от остатков жидкости, которые были в моем теле. Я почувствовала слабость и истощение, я еле доползла назад в кровать, все еще обернутая в мокрое полотенце.

Дом был тих. Все остальные должны уехать в течение дня. Тишина нажала на меня, от чего моя голова стала еще тяжелее. Я закрыла свои горящие глаза и позволила тишине окутать тело. Я спала, пытаясь восполнить слишком много бессонных ночей. Но каждый раз, когда я просыпалась, я чувствовала себя еще более истощенной, чем прежде.

Я осталась в кровати в течение двух дней.

В СРЕДУ

Моя семья оставила меня в покое. Я была потрясена — но благодарна — что мама не пыталась заставить меня идти в школу. Время от времени она посылала ко мне Черити с едой. Черити оставляла еду, уставившись на меня, как будто у меня была чума. Я задавалась вопросом, действительно ли моя семья думала, что я была больна, но я боялась, что они знали то, что я сделала — что им также стыдно за меня, как мне самой. Как я могу оказываться перед своим братом снова, зная какую боль я ему причинила? Как я могу показать свое лицо любому из них?

Это была середина дня в среду, когда я услышала своего отца в его кабинете ниже меня. Я подумала, что он делает дома. Среда, был один из его самых занятых дней в приходе, и Джуд будет там для своего независимого исследования. Я подумала о папе, окруженном своими книгами, он казалось, потерялся в них в течение многих недель. Что он делал?