В этот ненастный день в район Галаты, миновав западные ворота, въехал всадник: молодой человек со спутанными белесыми волосами и мокрой от дождя бородкой. Голову и плечи всадника покрывал коричневый дорожный плащ с капюшоном, подбитый теплым бобровым мехом. Серый ослик, покрытый сиреневым чепраком, был явно низковат для всадника, длинные ноги которого, обутые в высокие сапоги, едва не чертили по булыжникам мостовой.

Молодой человек пару раз останавливался, сверяясь с начертанным на пергаменте планом, пока, покружив с полчаса по узким кривым улочкам, наконец не понял, что окончательно заблудился. Чертыхнувшись, он слез с ослика и поднялся по ступеням портика. Что-то спросил собравшихся на ломаном греческом языке, настолько плохом, что никто ничего не понял. Белобрысый повторил вопрос на латыни и здесь нашел понимание. Кто-то из прятавшихся от дождя румелийских торговцев знал наречие гяуров.

— Рынок? — Торговец выглянул из-за колонн, махнул рукою, указывая в сторону Ускюдара. — Пока прямо, потом через два квартала направо, а дальше сам увидишь.

Парень взобрался на ишака и потрусил дальше. Он проехал прямо, затем, повернув, взобрался на холм. В этот момент сквозь желтые разрывы туч на миг проглянуло солнце. Вспыхнул золотом купол древней Софии а Босфор загорелся, заиграл искрящимся разноцветьем: палевым, розовым, нежно-зеленым. Великий город императора Константина распростерся перед всадником во всем своем великолепии, от Галаты до редких строений Ускюдара.

Молодой человек завертел головой во все стороны, впитывая терпкую южною красоту, совсем не похожую на красоту его северной Родины. Полюбовавшись, тряхнул поводьями и медленно поехал вниз — вдоль широкой и опрятной улицы, сплошь застроенной беломраморными дворцами. Кое-где за оградами росли стройные кипарисы. Улица оказалась длинной и довольно людной. Даже несмотря на ненастье, в попутном и встречном направлениях двигались обозы, носилки, всадники, да и просто пешеходы в разноцветных одеждах, с преобладанием изумрудно-зеленых и темно-голубых тонов. Видно, эти цвета были в моде.

Улица вела в гавань. Но всадник свернул направо, а там… А там шумело людское море! Спору нет, велик новгородский Торг, велик и славен, но тут… Люди всех рас, всех цветов кожи, азартные крики, блеск дорогих тканей, полуобнаженные танцовщицы в золотых браслетах, запах пряностей и всепроникающий разноязыкий гул.

Белобрысый спешился, взял ишака под уздцы, стал пробиваться вперед, то и дело глазея по сторонам. Танцовщицы! Акробаты! Фокусник, глотающий пламя!.. Белобрысый задержался у рядов башмачников, обернулся и… О, Боже! От ишака-то осталась одна уздечка! Сперли, сволочуги!

Досадливо сплюнув, он швырнул бесполезную уздечку оземь:

— Эх, мать твою…

Волшебная фраза! Башмачник, оказавшийся подле него, подпрыгнул, показал в улыбке редкие зубы:

— Рус?!

— Рус, рус.

Башмачник отвернулся от него, заорал кому-то:

— Яган! Эгей, Яга-а-ан!

— Салам, Мюккерем-ага, — растолкав плечом приценивающихся к разноцветным башмакам покупателей, подошел мужик с русой бородой, в коричневой кожаной шапке с отворотами и добротном темно-голубом полукафтане с коричневыми обшлагами, какой носили турецкие артиллеристы — жопеги. К желтому шелковому поясу была привешена сабля.

— Салам, Яган-эфенди! — Башмачник кивнул на белобрысого: — Рус.

— И что с того, что рус? — недовольно буркнул мужик по-русски и уже собрался уйти.

И ушел бы, если б белобрысый крепко не ухватил за рукав:

— Невольничий рынок подскажи, батя!

— Шайтан тебе батя! — ухмыльнулся мужик. — Просто так любопытствуешь иль продать кого хочешь?

— Скорее, купить… Мне бы раиса, управляющего.

— А зачем тебе раис? — Воровато оглянувшись, мужик отвел парня за портик. — В этом деле и я тебе помочь могу, без раиса. Ты не думай, это тебе значительно дешевле станет! Ну, так как? Какой товар нужен? Девки? Парни? Мастеровые? И сколько?

— Пока только двое… Даже не знаю, и где они.

— Найдем, если в Стамбуле, не сомневайся! Я на рынке всех знаю. И раиса, и тех, кто учет ведет… А ты так бы сразу и сказал, что с выкупом приехал.

— Так я… Эх!.. В общем, меня интересуют двое. Муж — примерно твоего возраста, только повыше будет. И парень, вьюнош, — лет пятнадцати. Парень белявый, очи синие. А муж… хм… в общем, тоже не урод какой… Да! На щеке родинка!

— Вот тут? — Мужик показал пальцем себе на щеку.

— Тут, — обалдел парень. — Зовут Олег…

— …Иваныч. Знаю такого. Здесь его Ялмыз Эфе кличут. Вернее, кликали… Опоздал ты, паря! Хотя… Говорят, они в Магриб ушли с «Йылдырымом»… — Мужик почесал бороду, потом хлопнул белобрысого по плечу: — Есть у меня в порту один парень на фелюке, сделаем так…

Выслушав неожиданного знакомца, белобрысый воспрянул духом. Спросил даже, кого хоть благодарить за помощь.

— Иван я. Яган по-здешнему. А тебя как кличут?

— Олександр из Новгорода.

— Оба-на! Далече забрался. Видно, важные знакомцы у Иваныча… С тебя, кстати, десять акче.

— Чего?

— Ну, монет местных… Шайтан с тобой, возьму и новгородские.

— Да хоть сто бери, добрый человек!

Яган строго взглянул на возрадовавшегося Олександра:

— Сказал десять — значит, десять. И не для корысти, а для порядку. Деньги тебе, чай, и в Магрибе сгодятся, только смотри не проворонь, разиня!

— Это почему же разиня?

— А ишака на базаре не у тебя, что ль, сперли? Ладно, прощевай, паря! Счастья тебе и удачи.

— Тебе так же, Ива… Яган.

…Плыть в Морею хозяин фелюки Гасан наотрез отказался — нечего там ему делать было. А вот Магриб оказался ему в самый раз. С утра и отчалили. По маршруту Триполи — Махдия — Тунис.

Зеленоватые волны мерно наползали на низкий песчаный берег, шипели, исходя грязно-бурой пеной, и медленно откатывались обратно. На рейде небольшой бухты, в стороне от других кораблей, словно чумной, стоял «Тимбан» — потрепанный врагами и бурями корабль Селим-бея. Покачивался на волнах, щетинился обломками весел. Рваные флаги его уныло провисали в воду. Под стать кораблю было и настроение у команды — у тех, кто остался в живых, уцелел после страшного боя. От венецианцев ушли. Не только чудом и волей Аллаха, но и благодаря собственному мужеству и опыту капитана.

Пока команды нескольких галер находились в столь печально закончившемся рейде, остальных людей Селим-бея вводил в искушение коварный красавец Джафар аль-Мулук, давно уже метивший на роль предводителя тунисских пиратов. Он давно уже интриговал против Селим-бея, наушничая правителю Туниса Осману, даже подкупил старого слугу Селима — пройдоху Касыма.

Осман, благосклонно внимая сплетням молодого Джафара, предпочитал все же придерживаться золотого римского правила: «разделяй и властвуй». Но теперь выдалась наконец замечательная возможность уничтожить старого Селима — и Джафар упускать ее не собирался.