— Мы, перед лицом самого Перуна!!! — мужчина поскакал вдоль шеренги, всматриваясь в лица своих воинов, — Отцом Даждьбога!!! Защитника мужей и клинков их!!! Перед взором божества, чей гнев течет в жилах славянских!!! Сегодня, мы потребуем плату за кровь его, которую посмели пролить предатели!!! В этот день!!! Каждый из вас станет на одну ступень со мной, чтобы вернуть великое имя земли Киевской! Наша душа — пшеницы колос! Наше сердце — дитя, продолжение рода славянского!!! Наша воля — слава в бою!! Да будет так!!! — закончил Всеслав, и развернул Морану к опустившимся вратам, потянув за вожжи и пришпорив кобылу, которая только рада была, что снова поскачет галопом.

Со стен твердыни поднялись вертолеты и полетели над строем всадников, которые скакали по прямой дороге пересекая мост, направляясь через лес. Под копытами дружины поднимались брызги дождевой воды. Крупные капли разлетались в стороны, отражая лучи солнца, которое стало пробиваться сквозь насыщено-синие облака, ярким светом. Он обращал стену дождя в блестящий водопад, словно оживший, чтобы омыть фигуры всадников.

Дождь не прекращался ни на минуту, и даже когда Всеслав входил в стены высотного здания, выполненного только из стекла и скадония, вода стекала по одеждам князя, а тяжёлые сапоги оставляли крупные болотные следы на белоснежном мраморе вестибюля.

Как только Всеслав и его дружина стали подниматься по ступеням, ведущим в зал заседаний, репортёры, обычно освещающие каждую минуту работы парламента сперва не поверили своим глазам. Миловидная девушка в шелковой белой блузке обернулась к ретранслятору и тут же встала на его пластину ногами, чтобы её голограмма появилась в студии новостного канала.

— Это свершилось! Мы знали, что рано или поздно Князь Всеслав отреагирует на выпады министра иностранных дел Ольжича, и это произошло. Сейчас, за моей спиной, дорогие зрители, происходит по истине исторический момент. Ведь последний раз, когда Князь переступал порог здания Парламента был тридцать лет назад! В день, когда венец власти надел отец Великого Князя Всеслава Изяслав, — девушка запнулась, потому что позади неё встал один из мужей дружины, и развернувшись спиной, закрыл весь обзор на то, как князь не дожидаясь объявления о своем визите в парламент, сам открывает двери зала заседаний и входит. Мужчина откидывает полы красной накидки, и снимая с пояса ножны с мечом переступает порог.

Вслед за Всеславом, который вошёл в зал без предупреждения, чем вызвал полную тишину и шок на лицах министров, переступили порог и Радолир с Боримиром. Воеводы князя только головой кивнули, а дружина тут же вошла за ними и оцепила все выходы и входы круглого помещения в темных тонах, отделанного деревом и красным бархатом. Мужи подняли оружие вверх, возведя его в боевую готовность, чем вызвали эхо щелчков курков и ужас на лицах министров и секретарей парламента.

— Великий Князь?! — глава парламента министров, худощавый и седой мужчина в немолодом возрасте и строгом костюме, поднялся и хотел было остановить Всеслава, но лишь посмотрев в глаза князя умолк и сразу склонил голову, — Государь!

— Теперь вы вспомнили, что я Государь? — холодно спросил продолжая идти к трибуне Всеслав.

— При всём уважении и покорности, Ваше Величество, нам бы хотелось знать, что происходит? — заговорил опять глава, но Всеслав не собирался слушать престарелого идиота, который не мог сказать даже своё веское слово, чтобы остановить тот бардак, который здесь учинил вражина Ольжич.

Всеслав осмотрел мужчину и прямо перед трибуной развернулся к парламенту и министрам, обведя их хмурым взглядом. Смотрел в лицо каждому. И женщинам, и мужчинам, пока не зацепился взглядом за морду ханской подстилки.

— Воевода Радолир! Привести мой приказ в действие немедленно! Всех мужей совета министров предать суду, и если будет доказана их вина, а она будет доказана — казнить! Всех женщин — отправить в тюрьму и лишить всех титулов, как и их детей! — пробасил Князь, а по залу начали звучать возмущенные крики и возгласы перепуганных чинушей, которых выхватывали прямо из их рабочих мест воины дружины, уводя вон из стен парламента.

Только одного не трогали, и Всеслав смотрел ему прямо в глаза опять. На этот раз тварь начала трястись так, что побледнела разом.

— Министр Ольжич! Напомните мне, что я вам сказал в первую нашу встречу и знакомство? Вы ведь наверное умный академик, если заняли такой высокий пост, а значит утратой памяти страдать не должны!

В зал втянули двоих помощников министра, которые чуть не рыдая упали на колени перед князем. Бояре причитали и постоянно пеняли на министра, который будто язык проглотил. Ольжич понимал, что это конец. Что ему не поможет ни Терхан, ни его деньги.

— Прощения хотите? — переспросил Всеслав, доставая меч из ножен, и смотря прямо в глаза предателям, — Его не у меня просить надо!

Одного взмаха клинка хватило, чтобы все женщины в зале запищали, а Ольжич схватился за своё кресло, и чуть не перевернув его, почти упал, смотря на то, как за ещё одним взмахом меча оба его помощника упали к ногам Князя замертво.

— Ты готов? — пробасил Всеслав, а Ольжич с ужасом посмотрел на то, как князь вытирает лезвие о спинку одного из кресел.

— Пощадите! Я всё вам расскажу… Только не… — Ольжич почти упал на колени шепча и умоляя Всеслава, который смотрел на него исподлобья горящим волчьим взглядом.

Тело чинуша сотрясала крупная дрожь, а пот стал настолько холодным, что принес настоящий озноб, как в самый лютый мороз.

— Схватить вражину и привязать веревками к моей кобыле! — гортанно пробасил Всеслав, — Ты говорил, что я ханский прихвостень, а наследник мой — бастард ханской рабыни? Значит, сегодня прихвостень тебе покажет, что такое басурманская казнь! За их золото и своё предательство, будешь платить по законам Орды! Потому что я не покупал твою душу, а значит и славянской казни такая тварь, как ты не достойна!

Ольжича схватили сразу, как прозвучали последние слова Всеслава. Центральный вход в зал парламента опять открылся, чтобы в этот раз впустить шокированных и напуганных репортёров, которые сразу замерли у входа. Они молча, даже не издавая ни единого звука проводили взглядом Князя, низко склонив головы.

Всеслав встал на ступенях, смотря на то, как Ольжича привязывают за руки к кобыле длинной, скрученной верёвкой. Грязная туша предателя прекратила вопить о милости, и стала орать, что князь Всеслав Двенадцатый — тиран и кровавый безумный правитель. Что его душонка грязная — первая жертва режима, в котором каждого будут казнить без суда и следствия. Однако такие вопли изо рта прогнившего чинуша не стоили и гроша в глазах людей,