Алексей поприветствовал шефа кивком головы и полуулыбкой:

– Здравствуйте, Юрий Петрович.

– Присаживайся. Как слетал в Мордовию?

– Съездил, – поправил его полковник. – Без происшествий.

Он приехал два дня назад. Пользуясь отсутствием директора «Фирмы» – Коротков был вынужден съездить в Питер к занедужившей там супруге, – он провел хорошую оперативную работу, используя былые связи в ФСБ.

Коротков перешел за низкий столик, который просился называться журнальным. Беседы в таком формате в стенах «Фирмы» называли «кремлевскими посиделками». Они начинались так, как будто вступительная часть беседы проходила под строгим надзором видеокамер.

Алексей на «посиделки» явился с кожаным портфелем, на котором изящно матово отсвечивали медные уголки. Это был стильный портфель итальянской фирмы, приобретенный им в одном из магазинов на Кузнецком мосту. В ногах у манекена, одетого броско, его заметить было трудно, но Алексей его увидел. Портфель оказался последним в этой линейке товаров, а сам полковник на время забыл о старом правиле, которому следовал до того самого момента: с витрины ничего не покупать. Такого портфеля он не видел больше ни у кого. Встречались похожие.

Он сел и, поставив портфель на пол, начал с вопроса:

– Юрий Петрович, прошу вашего разрешения на проведение операции силами моего подразделения. – Однако выражение его лица говорило проще: «Засиделся я…» На него давили старые стены «Фирмы». Он мог увидеть призраков, которые полтора столетия обитали в этом старинном здании, включенном в список памятников архитектуры Москвы.

– Да, я слышал о твоих успехах. – На самом деле внутри генерала все вскрикнуло: «Бинго!» Это восклицание в стиле «латинос» ему полюбилось в тот миг, когда он впервые встретил его в романе Эдуарда Тополя. Да, он «пережил» и такие времена, когда зачитывался детективными романами. И еще одну фразу он полюбил. Он всегда отвечал ею на чье-нибудь замечание, что дело не в деньгах. «Дело всего в деньгах».

Зная слабость Алексея рассуждать в стиле доклада, он об этом и попросил:

– Доложи.

Однажды полковник Верестников поставил перед собой цель – создать официальный документ с официальным же толкованием: отзыв на генерала Короткова о его служебной и общественной деятельности. Однако описание характерных качеств далось ему нелегко. Он не знал, с чего начать. Но дело сдвинулось с места, когда его рука вывела на листе бумаги слово «неологизм», причем сразу – с ошибкой: нелогизм. Наверное, потому, что многие поступки генерала противоречили логике.

Коротков прославился неологизмами – в смысле, невнятными изъяснениями, которые, однако, имели за собой конкретное содержание, причем, как отметил Алексей, «легко угадываемое». Он сам часто пытался искать смысл в изъяснениях шефа. «А искать смысл – значит пытаться понять, что он думает, какую мысль хотел выразить этими словами». И вдруг его осенило: «Коротков никакую мысль выражать не собирался». Но он не безграмотный человек. В школе учился на «отлично».

Верестников черпал информацию из открытых источников, причем с необъяснимым рвением, как будто выполнял задание западных боссов. Но все объяснялось просто: его увлек процесс написания. Итак, в свое время Коротков, возглавляя ячейку парламентской фракции, произнес: «Любой серьезный политик всегда выражает чье-то мнение. Если ты выражаешь только свое, то тебе никогда не добиться каких-то результатов». Алексей попытался вникнуть в суть позиции генерала, и она поразила его своей простотой: «чье-то мнение» должно быть обязательно мнением начальства. А если взять в расчет свое мнение и прилепить его к мнению начальства, то не оберешься неприятностей.

«Слова генерала Короткова никогда не стоили ничего», – пришел к выводу Верестников. Точнее – не стоили ничего сами по себе. И это была существенная поправка.

В этом виделось небрежное отношение к собственным заявлениям, но по ним и шагал Коротков, и только один он знал, куда они его приведут. Он четко видел цель и следовал против логики.

Нелогизм…

У Алексея сложилось мнение, что генерал руководствовался внутренним чутьем. Или был членом семьи Глоба.

Верестников же, увлекшись, покопался в прошлом генерала. Он с детства был послушным, руководствовался двумя вещами: разрешено и положено. Напора, натиска, темперамента, которые он обрел с годами, у него в детстве не наблюдалось.

Он учился лучше всех, но в лидерах никогда не ходил. К нему прилепилась кличка Староста, хотя он всего лишь пару недель замещал заболевшего активиста класса.

Алексей скакнул в первую половину 90-х. Там остались все неудачные начинания, связанные с бизнесом, – через надежных посредников, как это делали другие высокопоставленные чины из службы безопасности. Плюс еще несколько неудач, и он пришел к выводу, что к личным успехам генерал не слишком приспособлен.

Личные успехи…

Алексей Верестников улыбнулся, мысленно вернувшись на четыре года назад, когда он только-только начинал работать на генерала Короткова… Как и всегда, он выглядел безупречно: деловой костюм, галстук в тон голубоватой рубашке, ботинки без единой пылинки. Лет на десять старше его дама без обиняков сказала Алексею: «Даже когда ты в костюме, ты выглядишь жеребцом. На тебе трусы с анатомическими подробностями. Я угадала?» Она угадала. Дело было на вечеринке, за городом, где была уйма места. Он дал ей убедиться в ее правоте. Где-то в кустах, сквозь которые проникал свет с импровизированного танцпола, она опустилась на колени и расстегнула ему штаны. Прошептала: «Господи…», прежде чем облизнуть сначала свои губы, а потом его член. Они сами себе казались одержимыми – оттого, что занимались сексом почти на виду у всех. И пусть это была иллюзия, самообман: их не видел никто, но они видели всех. Их громкие стоны тонули в звуках неповторимого голоса Дайаны Кролл (как сейчас он помнил, какую песню исполняла джазовая певица: «Это был прекрасный августовский день»), словно подпевали ей, как могли. Они ловили каждый посторонний звук, но не пропускали ни одного мгновения своей неистовой близости. Это было странное чувство, и Алексей, во всяком случае, ни до, ни после того вечера ничего подобного не испытывал.

Она первой вернулась за свой столик, где ее, нервно поглядывая на часы, поджидал муж – генерал Коротков. Даже по его скупой артикуляции (говорил он сквозь зубы) нетрудно было догадаться, о чем спросил он. «Где тебя носило?» Американка ответила бы, что ходила пудрить нос, что означало: «Я делала минет в туалете». А эта русская баба, с зелеными от травы коленями, скрытыми под роскошным платьем, ответила: «Скрутило живот, господи… А ты что подумал?» – «И что, все эти полчаса ты…» Алексей не знал, выручил ли он новоявленную любовницу или, наоборот, усугубил ситуацию, но решил вмешаться. Он подошел со своим бокалом – так, как если бы прохаживался, убивая скуку, по палубе суперлайнера. Коротков был вынужден представить его: «Подполковник Верестников. Алексей», – назвал он его по имени. «Так вы офицер? – спросила она, выгнув бровь. – А я подумала, официант». – «Все к этому идет», – ответил он. Как сейчас помнил, свою жену Коротков так и не представил.