Постепенно поставки оружия и денег радикалам стали сходить на нет, военные действия прекратились, и даже самые ярые противники решили испытать на себе хотя бы один сеанс идентификации. Ну а испытавши, они с такой же яростной энергией стали поддерживать естественные процессы многополья, как еще недавно пытались бороться с ними. Не прошло и года, как горячие точки военных действий превратились в горячие точки любовных действий, и разделение людей по цвету кожи или по вероисповеданию полностью прекратилось.

Это вообще стало общей тенденцией – все болезни прошлых десятилетий и столетий, такие как: национальные, социальные, религиозные распри, и связанные с ними междоусобицы вскоре остались лишь в истории. Парадокс заключался в том, что, разделившись по половому признаку, люди объединились по всем остальным признакам. И наконец-то зажили счастливо и безмятежно.

Вскоре мы приступили ко второму этапу нашей программы – закинули наши многопольные сети сначала в Европу, а потом, недолго мешкая, и в Америку. В Европе процесс идентификации прошел на редкость гладко. Более того, оказалось, что нас там уже давно и с нетерпением ждали, и как только мы поставили теорию многополья на практические рельсы, просвещенные и декадентствующие народы Старого Света распахнули для нас свои теплые объятия.

А вот со Штатами пришлось немного повозиться. В Вашингтоне, конечно, с беспокойством следили за нашим, как они его называли, «Russian Multigender Experiment» и конечно, как всегда, ошибочно сравнивали его и с большевистской революцией начала двадцатого века, и с последующей холодной войной. Правые средства массовой информации стали пугать жителей ползучей угрозой «мультиполового коммунизма», захватившей мир. Но в то же время прогрессивная общественность, а именно: профессура университетов, либеральный Голливуд, левоориентированное телевидение, студенчество и вообще большинство жителей крупных городов легко разделили и приняли новое течение и сами ломились во вновь организованные идентификационные центры.

Конечно, в горных районах Вирджинии, в Аппалачах, на просторах Техаса, Кентукки и Луизианы многие восприняли «multigender» реформы как заговор либералов и как угрозу суверенитету страны, посягательство на ее основные свободы, гарантируемые конституцией. Фермеры и прочие упрямые работяги сдернули с заржавевших гвоздей свежесмазанные винчестеры, Конгресс США разделился, и представители юга покинули Вашингтон. Возникла угроза разделения страны на Южную и Северную части.

Мы у себя в комитете тоже не сразу пришли к общему мнению. Многие аналитики, преимущественно из департаментов, которые курировал Ч1, считали, что раздробление и ослабление нашего исторического противника пойдет нам на руку. Они утверждали, что таким образом мы возьмем реванш за поражение в холодной войне. Да еще какой реванш!

Если говорить честно, то эмоционально мы все чувствовали нечто подобное. Но ведь основное правило в политике: не быть подверженным чувствам и эмоциям, а руководствоваться логикой и здравым смыслом. А исходя из здравого смысла, ликвидация агрессивного соперника путем трансформации его в мирного союзника является самым надежным и стратегически правильным путем. Выступая перед комитетом, я привел хорошо известную позицию бородача Маркса (по портретам – явного «троглодита»), который тоже считал, что революция победит полностью только тогда, когда она победит во всем мире. Вот и для нас было важно, чтобы в мире не оставалось ни одного агрессивного анклава двуполья.

Мой аргумент подействовал, но не на всех. Тогда прошлось привести последний аргумент, экономический. Дело в том, что доходы от наших зарубежных «центров по идентификации» (и прежде всего поступающие из США) превысили доходы, приносимые от продажи энергетических ресурсов. Конечно, в отличие от нефтегазового комплекса, «Многопольность в Массы» являлась компанией частной – большая часть пакета акций принадлежала мне и Аркадии. Но я пообещал добровольно передать двадцать процентов акций государству (а еще двадцать процентов – разным управляющим этим государством людям). Компромиссный путь, как обычно бывает, урегулировал и эту проблему: комитет принял решение не расчленять Соединенные Штаты на Южные и Северные и не позволить им начать новую междоусобную гражданскую войну.

С Юго-Восточной Азией оказалось проще простого. Китай вскоре сам попросился под наше многопольное крыло. Впрочем, этот шаг легко можно было предвидеть заранее. Ведь какая основная проблема Китая? Воровство западных и наших нанотехнологий. Сначала они их воруют, потом осваивают, а вскоре без них уже и жить не могут. Так же произошло и с «многопольными» технологиями. Они их сначала у нас умыкнули, затем попытались освоить своими силами, а вскоре пристрастились настолько, что обратились к нам за неотложной помощью.

Дело в том, что, как известно, подавляющее население Китая составляют «пчелки». Вот им срочно и понадобилось разбавить свой «пчелиный улей» представителями других полов. А кто может разбавить лучше, чем отзывчивый северо-западный сосед? А значит, в Хабаровске, Благовещенске и прочих пограничных городах и селах мы наладили дополнительные центры по разбавлению «пчелиной популяции».

Ну а в Малайзии, Индонезии, Таиланде, Сингапуре и прочих Вьетнамах и Камбоджиях идентификация прошла как по маслу, без сучка и задоринки. У меня даже сложилось ощущение, что, если бы мы не пришли к ним с «многопольностью», они бы, рано или поздно, додумались до нее сами.

Последним оплотом двуполья оставался арабский Ближний Восток с его фундаменталистскими традициями. Поначалу дело казалось неподъемным, но опираясь на Израиль (там многополье приняли с энтузиазмом даже пейсатые ортодоксы), на их спецслужбы и знание региона, а также на наше прежнее влияние, мы постепенно, но уверенно распространили опыт на самые радикальные элементы ближневосточных обществ. Которые, как только переняли опыт, радикальными быть перестали.

Вот так и получилось, что не прошло и нескольких коротких лет, как мир погрузился в пору полного благоденствия.

Конечно, иногда то тут, то там возникали вспышки двупольных восстаний, но они происходили в совсем удаленных, богом забытых уголках. Например, в Шри-Ланке, где «Тигры Ворсистого Фаллоса» (как они себя называли) взорвали многопольные государственные военные бараки.

Да еще на Окинаве часть населения ушла в леса и вела оттуда подрывную деятельность. С этими окинавцами было особенно тяжело: будучи абсолютно бескомпромиссными, они при угрозе пленения вспарывали себе *censored*ы. Впрочем, от этого извращенного «харакири» они не умирали, особенно если им вовремя оказывалась медицинская помощь. Наоборот, в дальнейшем для поврежденных самураев процесс идентификации происходил более естественно и безболезненно, так как им уже не за что было бороться и не за что держаться – ни за идею, ни за собственный *censored*.

Но подобные разовые и отдаленные вспышки нас не беспокоили. Во-первых, мы их ожидали. Во-вторых, они происходили на удаленной и неприметной периферии цивилизации. А в-третьих, их удавалось быстро погасить – методы были наработаны и многократно проверены.

В результате впервые в истории мировое сообщество процветало. Можно сказать, что наступила общемировая многопольная нирвана, или, по-другому, общемировой многопольный коммунизм. Маркс с Энгельсом с радостью бы пожали мне руку, а может быть, даже и облобызали.