– Вправду, – честно сознался я.

– Ну, смотри, скажем, театр Станиславского. Девяносто процентов балетных – плевриты. А кто художественный руководитель балетной труппы?

– Кто? – ответил я вопросом на вопрос.

– Мужик, конечно. Из самого танцора, конечно, не получилось, а в худруки пролез. И директор – мужик. И главный хореограф. И везде так. И в Большом. И в драматических такая же ситуация. Ты на рожи главных режиссеров посмотри, противно станет, ведь одни типичные мужики.

– Почему противно? – удивился я.

Но Аркадию остановить уже было невозможно. Она разгорячилась, да так, что от ее прохлады ничего не осталось, хорошо, что в комнате был погашен свет и я не видел ее пылающих щек.

– Потому что везде одни мужики. Во всем искусстве. Ты телевизор включи, послушай, кто на сцене, поет, играет… про юмористов всяких я вообще не говорю.

Я кивнул, про юмористов я согласился, но она, похоже, в темноте моего немого согласия не разглядела. Поэтому пришлось ее перебить.

– Подожди, послушай, ты сама говоришь, что балетные в основном плевриты. Потому что у них фактура тела особенная, гибкость и прочее. Талант, иными словами. Но никто их за талант не упрекает, не завидует. Почему же тот факт, что мужики в юморном цехе хозяйничают, всех раздражает?

– Нашел что сравнивать – возмутилась Аркадия. – Наши балетные вкалывают до изнеможения, знаешь, какой труд тяжелый, сколько потов должно сойти, чтобы на хлеб заработать? Зря, что ли, в сорок лет на пенсию? Это тебе не анекдотики со сцены сбалтывать до старости.

В ее словах звучала ожесточенность.

– В тебе ожесточенности много. Откуда? Когда появилась? – удивился я.

– Ты не представляешь. – Она чуть сбавила напор. – Я каждый день жалобы слышу в нашем комитете. Я от каждой плев…

– Постой, – перебил я ее, я даже приподнялся на подушках от удивления. – В каком комитете?

Она замялась, сбилась.

– Ну, в общем, я не должна говорить… Это пока секрет… Но тебе, так и быть, скажу. Мы организовали комитет по защите прав плеврит. Ведь кругом несправедливости. Ты только посмотри. Вы, мужики, заполонили искусство, науку, бизнес, телевидение, газеты и прочее остальное. Практически все заполнили. Паучки, те, ясное дело, – государственные органы власти. Ты сам подумай, они всем распоряжаются. Силовые структуры тоже под их контролем. А возьми пчелок. Они где? Они вкалывают, тяжелым трудом занимаются. Именно, как пчелки. Хотя нас, плеврит, они тоже не любят, потому что завидуют сильно. Но они же тупые, потому что пчелки. А релятивисты… У них, знаешь, на буравчиков какие обиды? А огородники… А психи…

– А что психи?! – воскликнул я, уже сам с трудом сдерживаясь. – Психам-то чего? Им-то на что жаловаться!

– Да вот, видать, есть на что, – отмахнулась от меня Аркадия.

– Получается, что ты нас, мужиков, ненавидишь? Всех? – выдохнул я с ужасом.

Она помолчала, потом ее контуры приблизились, очертились.

– Почему всех? Не всех. Тебя, например, я люблю. Ты же мой, родной, любимый мужичонка. Мой собственный, мой хороший. И запомни, если что-нибудь начнет происходить плохое… ну, там, с остальными мужиками, я тебя в обиду не дам. Никому не дам. Ты же знаешь, у меня много возможностей. – Контуры приближались, потом склонились надо мной. – Хотя остальные мужики, конечно, душегубы и кровопийцы. Пока они мир под контролем держат, справедливости не жди.

– Значит, ты думаешь, что беды избежать не удастся? – переспросил я.

– Сейчас тебе не удастся избежать совсем другого… Сейчас тебе не избежать энергазма. – Она придвинулась совсем близко, я снова ощутил прохладу. – Я тебя сейчас так плотно оплевричу… ты все на свете позабудешь. Тебе неделю отходить придется. – И она сомкнулась надо мной.

Но обещаний своих Аркадия не сдержала. Энергазм получился слабенький, никудышный, я едва в него погрузился – я и не подозревал, что с плевритами может быть настолько безразлично и пустынно. А еще я не мог позабыть всего того, что она мне сегодня наговорила.

На следующий день я заглянул на «Вершину». Мы сели у Ч1 в кабинете, он отменил все встречи, даже телефон отключил. Я заранее его предупредил, что дело экстренное и чрезвычайно важное.

– Слушай, – начал я без всякого вступления, – ты знаешь, что наше общество дезинтегрируется? Что люди объединяются по половым свойствам и разъединяются по человеческим? Что началось размежевание? Которое грозит всем нам…

Как ни странно, Ч1 не удивился. Более того, довольная улыбка появилась на его лице.

– А как же? Мы для того и государство, чтобы нам было все известно. Для этого у нас соответствующие структуры имеются. С хорошими, крепкими традициями. Они нас не только информируют своевременно, но через них мы стараемся управлять процессом. А иногда и организовываем его.

Я не мог поверить своим ушам.

– То есть ты не только знаешь… но и управляешь этим, как ты говоришь, процессом?

– Управляем, контролируем, создаем, организуем – все как полагается.

– Зачем? – Наверное, в моем голосе звучала растерянность, недоумение. Ч1 опять усмехнулся, опять довольно.

– Рано или поздно все равно к размежеванию придем. Ты что, истории не изучал, человеческая натура неизлечима… Перед нами неизбежная динамика… И лучше, чтобы под нашим контролем, чем стихийно. – Он развел руками, мол, что здесь непонятного?

Я выдержал паузу, постарался взять себя в руки.

– А почему ты мне ничего об этом не говорил?

– Зачем тебя тревожить? Я же говорю, мы отлично справляемся. К тому же ты, как известно, «Отец-Преобразователь», «Отец-Идентификатор», зачем тебя расстраивать? Ты же идеалист, а тут дело… – он помялся, – …ну, если не грязное, то в любом случае не для твоих чистых рук. Отец-Идентификатор должен оставаться непогрешим. Как жена цезаря. – Ч1 по-дружески усмехнулся.

– Ладно тебе, – махнул я рукой. – Не такой уж я идеалист. Вполне могу принять реальность и справиться с ней. Давай, рассказывай, какова общая картина, только не приукрашивай ничего, рассказывай как есть.

Он потер руки сдержанным движением, тоже довольным.

– В целом, ничего плохого пока не произошло, каждый пол занял в обществе свою роль, именно ту, которая ему больше всего подходит. Например, пчелки, как ты знаешь, – работяги. Плевриты – артисты, балетные, всякие гимнасты, циркачи. Про вас, мужиков, и так понятно. Биг-бэны в армии в основном, отличные солдаты. Из лунатиков хорошие спортсмены получаются. Релятивисты – бухгалтеры и кабинетные работники. Женщины – в медицине: сиделки, сестры, еще в библиотеках их много. Буравчики – менеджеры среднего звена. В общем, более-менее все себя нашли. А мы, паучки, сам понимаешь, контролирующие органы составляем, государственный аппарат и другие ответственные инстанции. С данной точки зрения все как раз хорошо.