меня перехватило дыхание, я на миг даже забыл, кто я и где нахожусь...

Так.

Спокойно.

Первой моей мыслью, разумеется, было предположение, что это всё ловушка.

Но эту мысль я тут же отверг. Она была просто бессмысленной. Этот Жидков знает, где я, и где мое поселение. Иначе бы он не писал про Сухум.

А если бы Либератор знал, где я нахожусь — то уже бомбил бы меня авиацией...

Но меня никто не бомбил.

Хотя это письмо, судя по всему, было написано еще три дня назад. Раньше оно написано быть никак не могло, наша мудреная система связи с Чуйкиным предполагала, что письма доходят именно за трое суток, минимум.

Кроме того, Жидков знал все шифры.

А в Чуйкине я был уверен на сто процентов, он бы никогда не раскрыл никому шифры ни под какими пытками. И Либератор никогда Чуйкину в голову не лазал, он слишком любил Чуйкина. Кроме того, если бы Чуйкину попытались влезть в голову магией, то он бы просто покончил с собой. А значит — Чуйкин на самом деле доверился Жидкову, зная, что ему можно раскрыть наши шифры...

Я размышлял так мучительно, что даже заскрипел зубами.

А потом вдруг понял, за одну секунду.

А ведь факты подтверждают это письмо, каждую строчку...

Я действительно слышал о какой-то войне в Южной Америке между наместниками-радикалами.

У нас была радиосвязь, мы периодически связывались с радиолюбителями или сбежавшими от Либератора военными в других концах мира...

И они вроде сообщали, что в Амазонии действительно какие-то непонятные бои.

И про то, что Шеф Охранки Коновалова стала расстреливать своих соратников сотнями в последнее время, я тоже слыхал.

Но самое главное — Либератор.

Еще в середине лета он каждый день оглашал всю планету своим мерзким гласом — он запугивал, и стращал, и грозил всем непокорным, что придет и убьет их детей у них на глазах. Его волшебный голос позволял ему пару раз в сутки орать на весь мир, даже мы здесь слышали его речи.

Вот только к концу июля он стал выходить на связь все реже, а в начале августа — совсем пропал...

Что же с ним случилось?

Его Темнейшество заболел, умер, был убит каким-то неведомым героем?

Или раскаялся и ушел в монастырь, а то и покончил с собой?

Но это всё было не столь важно.

Важно было другое — Жидков определенно не лгал.

Я был уверен в этом, сама моя чуйка, интуиция АРИСТО прямо кричала мне, что это письмо — истинное предложение союза.

А значит...

Я так скрипел зубами, что у меня отвалился кусок эмали.

Я поморщился от боли, но мое торжество сейчас было сильнее любой боли.

А тут еще и на лесной дороге появился запыхавшийся Дрочила.

— Барин, родила! Ваша жена родила! Детей родила! Настоящих детей!

— Я бы удивился, если бы Лада родила мне взрослых, — хмыкнул я, — Спасибо, Дормидонт.

Кто там говорил, что хорошие новости не могут идти одна за другой?

Кто бы ни сказал подобное — он был неправ.

Это был лучший день моей жизни. Наконец-то...

***

Я загнал коня обратно на священную скалу с такой скоростью, что животинка чуть не переломала себе ноги о каменную тропу.

На скале на меня тут же набросился ветер вперемешку с мелким дождем, но даже ветер сейчас казался мне не противным, а освежающим.

Этот ветер будто дышал МОЩЬЮ, моей МОЩЬЮ.

Я спешился...

На скале уже собралась моя вся моя семья, в полном составе — здесь теперь были все трое моих жен.

Тая была в джинах и теплой кожаной куртке на меху.

Её волосы были заплетены в длинную косу до пояса. Коса у Таи полиняла, краски для волос было не достать, так что синей Таина коса осталась лишь местами, сквозь синеву проступал каштановый естественный цвет волос моей жены.

А вот Таины глаза сохранили свою небесную синеву, данную ей от рождения...

На бедре у Таи висел хлыст, девушка в последнее время много практиковалась с ним, так что научилась круто рубать хлыстом даже без магии. Другое Таино бедро украшал пистолет в кобуре.

Я любил Таю — она была моим лучшим бойцом и самым верным соратником здесь.

Вот только детей мне Тая так и не родила, хотя мы честно старались их сделать. И, судя по тому, что моя другая жена Лада детей мне родила только что — проблема была не во мне, а в Тае.

Это, конечно, расстраивало Таю, она даже завидовала Ладе. Но не сильно — сказать по правде, я плохо представлял Таю в роли матери, особенно в наших нынешних диких условиях, полных лишений и опасностей. И сама девушка вероятно считала также...

Сюда же на скалу сейчас пришла и моя третья жена — Чакута.

Чакута была настоящей восточной красавицей — черноволосой, черноглазой, низкой ростом, но с потрясающей фигуркой.

Девушка одевалась по-абхазски — сейчас на ней была теплая бурка, яркое платье и сапоги, её длинная черная коса была украшена стальными кольцами. Голову Чакуты венчала огромная овечья шапка.

Чакута постоянно озиралась, как дикий зверек, говорила она в принципе мало, да и русским почти не владела. Так что вела она среди нас предельно осторожно, хотя никакого неудовольствия от нашего брака прямо и не высказывала.

Самым же потрясающим в Чакуте была её улыбка, когда она улыбалась своими белыми зубками — это было просто прекрасно, будто на небе всходило Солнце.

Так что я старался почаще веселить мою самую юную жену, насколько мне позволял это языковой барьер между нами...

Чакута была дочерью князя Гечбы, князь сам вручил мне эту девушку — чтобы осесть здесь и чувствовать себя в безопасности мне требовалось породниться с абхазами.

Мы сыграли пышную свадьбу, где рекой лилось вино, а после свадьбы Чакута по абхазской традиции получила новое имя. Ибо местные кланы считали, что девушка, выйдя замуж, должна поменять не только свой статус, но и имя.

Так что теперь Чакуту звали Амза, что по-абхазски означало «Луна». Я сам выбрал это новое имя для неё, вместе с князем Гечбой и самой девушкой. Мне оно показалось символичным — я же все-таки Лунный маг, так что и мою жену должны звать соответственно.

Впрочем, сам я продолжал путаться и называл девушку то Чакутой, то Амзой.

Что до моего многоженства, то оно у местных было не принято, но и не смущало их. Абхазы исповедовали какую-то странную смесь