Нет уж, такая родительница моему сыну или дочери не нужна. А то, что я один, вообще не проблема. Уж точно не стану падать в обморок при виде младенца, у меня хорошая школа — София. Я справлюсь. Обязан справиться. В конце концов, ну что я, единственный отец-одиночка?

Так, ладно, хорош гонять по кругу одни и те же мысли. С чего я вообще решил, что ребенок мой? С того, что люблю детей и хочу их иметь?

Остынь, Назар. Для начала нужно все выяснить.

Остается решить, где именно встретиться с Алисой. У нее дома точно не вариант. Там Марина, которая не даст поговорить спокойно, более того, скорее всего вообще накинется на меня со скалкой или сковородкой, она женщина боевая.

Придется вылавливать Алису на улице.

Я еду из аэропорта в гостиницу и следующие два дня с утра до вечера заседаю в кафе неподалеку от ее пятиэтажки.

Как назло, маячок не двигается с места, словно приклеенный.

Наконец, на третий день, когда я начинаю звереть, Алиса выходит из дома в полдень.

Я бросаю недоеденный обед и мчусь к магазину, в который она, судя по всему, и направляется. По крайней мере точка застывает именно там.

Застываю и я — немного в стороне от выхода. Становлюсь сбоку от входа, под дерево, потому что начинает накрапывать дождь, и нервно переминаюсь с ноги на ногу.

Через десять минут Алиса показывается на улице.

На ней легкая голубая куртка с капюшоном, а лицо освещает легкая улыбка. Ее образ не вяжется с серой осенью. Кажется, Алису нисколько не смущает дождь, она просто накидывает капюшон на голову.

Я перевожу взгляд вниз: покупок кот наплакал. Сквозь почти прозрачный полиэтилен виднеется лишь молоко, бананы и хлеб.

Алиса идет вперед, начиная немного размахивать пакетом.

— Алиса! — окликаю ее я и двигаюсь наперерез.

Она вздрагивает и поворачивается ко мне как в замедленном кино. Ее глаза расширяются, и в них плещется недоумение.

— Назар?! — Алиса делает шаг назад и замирает.

Несколько раз моргает, будто пытается понять: я ей мерещусь или действительно стою перед ней.

— Нам нужно поговорить, — заявляю я.

Она наконец отмирает, вскидывает брови и качает головой. Ее голос звенит от напряжения:

— Нет, нам совершенно точно не о чем разговаривать!

Разворачивается, задирает подбородок и делает шаг вперед.

— Стой, — повышаю голос я. — Если бы ты не внесла меня в черный список, поговорили бы по телефону.

Алиса злобно на меня зыркает. Вижу, сомневается, делает шаг в сторону, однако здравый смысл все же перевешивает. Надо же.

— Чего тебе? Ты еще не все сказал? — шипит она.

Не все. Так, что делать? Задать вопрос или сказать утвердительно? Да, второй вариант лучше. Сразу все пойму по реакции.

— Я? — делано изумляюсь. — Все сказал. А вот ты точно нет. Забыла упомянуть одну маленькую деталь.

— Какую? — хлопает ресницами она.

— Свою беременность! — рявкаю я.

Мои слова производят на нее ошеломительный эффект.

— Откуда ты… — пятится Алиса, и в ее глазах я отчетливо вижу страх.

Сомнений больше нет — она беременна. Но откуда страх? Чего ей бояться? Неужели реально собралась сделать аборт и теперь боится, что я могу с ней сотворить за такое?

— Неважно, откуда узнал. Значит, это правда.

И вдруг выражение лица Алисы меняется. Она распрямляет плечи и смотрит на меня с вызовом.

— Правда. Только это не твое дело, Назар.

— Если это мой ребенок, Алиса, очень даже мое!

На секунду ее брови взлетают. Она мерит меня взглядом сверху вниз и поджимает губы. Открывает рот, но тут же его захлопывает. Наливается краской и наконец выдает:

— Ты хочешь знать, чей это ребенок?

— Разумеется! Я за этим и приехал! — объясняю очевидное.

— Тогда можешь валить обратно. Он не твой.

Она на секунду отводит взгляд, но потом смотрит мне прямо в глаза, неотрывно. И словно душу вынимает этим своим признанием. Я же знаю, кто она, тогда почему мне так хреново?

Хреново оттого, что все мои сомнения — правда. Оттого, что она сношалась с кем-то еще за моей спиной.

Смотрю Алисе в глаза, однако не вижу там и тени раскаяния.

«А на что ты надеялся, Назар? — задаюсь вопросом про себя. — Выяснил что хотел? Лучше бы не знал».

Молча разворачиваюсь и иду вперед.

Через полминуты оглядываюсь и вижу спину Алисы, она ускоряет шаг.

Ускоряюсь и я, перехожу дорогу и иду по улице, не обращая внимания на дождь, который становится все сильнее. Кручу в голове последние минуты разговора. Черт, я ведь даже не спросил, не собирается ли она на аборт. Впрочем, если ребенок не мой, она не обязана передо мной отчитываться.

«Он не твой!» — эхом отдается в голове.

Не мой. Значит, так и есть. Ей ведь нет никакого смысла врать.

Тогда… тогда почему она отвела взгляд? Почему мяла пальцами пакет, выставив его перед собой, как будто защищаясь? Я это сразу приметил. Выходит, как минимум нервничала, как максимум — врала.

Нет, наш разговор еще не окончен.

Я все выясню, чтобы поставить точку в этом вопросе раз и навсегда.

Главное, успеть ее догнать, пока она не вернулась домой. Еще и дождь, как назло, зарядил с удвоенной силой, а значит, она тоже наверняка прибавит шагу.

Я сворачиваю с тротуара и иду по траве к проезжей части, чтобы перебежать дорогу.

Вроде никого.

Я шагаю на асфальт из-за припаркованной газели и последнее, что слышу, — это отчаянный визг тормозов.

Алиса

— У-у-у, скотина! — с негодованием пыхчу я, пока достаю тесто из тазика.

Посыпаю стол мукой, плюхаю на него комок и начинаю разминать тесто с таким усердием, будто мне за это светит премия.

Потом раскатываю его, ставлю пальцами точки-глаза, дорисовываю рот, представляю, что это Назар, и с усердием давлю «лицо» кулаками.

Ох, боюсь, такими темпами булочки получатся с привкусом горечи.

Прошло уже две недели с нашей встречи, а меня до сих пор периодически потряхивает.

«Если этой мой ребенок» — эта фраза постоянно всплывает в мыслях, заставляет стонать от жгучей обиды. Дошло до того, что я просыпаюсь ночью и кручу-верчу в голове наш разговор. Спонсор моей бессонницы — «надо было ответить по-другому».

Офигеть у Назара предъявы, конечно. «Если мой». Разве я давала повод считать, что изменяю или что в целом на такое способна? Разумеется нет!