Как ему вообще в голову пришел такой бред? Впрочем, понятно как. Стопроцентно судит по себе. Поди-ка спит направо и налево с кем попало, вот и обо мне не лестного мнения. Козлина!

Спит… Перед глазами всплывает та шатенка, с которой я его видела. Меня берет зло, но потом внутри тоненьким коготком скребется ревность. Тьфу, Алиса, ты адекватная вообще? Пусть валит в объятия своих рафинированных красоток, не способных любить, — там ему самое место.

Место, ага. Тогда почему при встрече с ним сердце так мучительно сжалось? Почему до сих пор так тоскливо, так горько? Почему в первые секунды, когда я смотрела на Исаева, видела его, Назара Иванова, того, с кем была так счастлива?

Из-за такой предательской реакции сердца я злюсь еще сильнее. Оно, вообще-то, должно быть со мной заодно! Обязано навсегда закрыть вход всяким там Назарам, а не обливаться кровью при его виде.

Глупая, глупая Алиса. Это пройденный этап. Не было у вас никакого счастья. Так, замок из песка. Один удар, и ничего не осталось.

А вообще, даже интересно, как в одном человеке могут уживаться настолько противоречивые чувства? Я могу скрывать это от кого угодно, но от себя-то не уйдешь. Я до сих пор очень люблю Назара Иванова. И так же сильно ненавижу Назара Исаева.

Наверное, это я из-за беременности стала такая чувствительная. Ничего, скоро отпустит. Не может не отпустить. Потому что нельзя любить того, кого нет.

К тому же я обязана быть сильной ради моего малыша.

Главное, чтобы Назар больше не появлялся, не напоминал о себе. И теперь у него нет на это никаких причин, уже выяснил что хотел.

Он застал меня врасплох своим вопросом о ребенке, и я так испугалась, что даже коленки задрожали. Он вроде и не заметил, а я стояла и тряслась: вдруг хочет заявить свои права, забрать мою кровиночку?

Решение соврать пришло само собой. Ну а что, фактически я и не врала: мой ребенок не от него, а от Иванова.

Поначалу я жутко переживала, что Назар не поверит моим словам, вернется, постучит в мою дверь. Ну не может он просто так, с ходу поверить, что я ему изменяла. Ага, щас. Очень даже может. Ведь время идет, а его нет. Выходит, не усомнился. С одной стороны я чувствую облегчение, что больше не придет, а с другой… Впрочем, и с другой тоже.

Все, вопрос закрыт. Точка. А любовь пройдет. Правильно тетя говорит: время лечит.

Ох, я ведь до сих пор не рассказала ей о встрече с Назаром. Тогда пришла домой, а она лежит с температурой и больным желудком. Решила ее не добивать. Несколько дней она болела, а потом то пятое, то десятое. Я все ждала подходящего момента, но он никак не наступал.

Ладно, расскажу сегодня. Вот усажу ее за стол, поставлю перед ней взятку в виде блюда с булочками, налью чаю и вывалю все как на духу.

Страшновато, конечно, вдруг не поддержит мое решение соврать Назару? Не то чтобы она его поклонница, но ведь хотела, чтобы я рассказала ему правду — хотя бы ради того, чтобы в будущем не было проблем из-за этого.

Впрочем, тетя и сама последние два дня какая-то хмурая и странная, рассеянная, что ли. Задумчивая. Может, у нее тоже что-то случилось, и она не хочет меня волновать?

Я издаю смешок, продолжая формировать будущие булочки. Сладкая парочка — гусь да гагарочка. Я ее берегу, она меня. И обе бережем свои тайны. Разве ж это дело?

Надо договориться не хранить друг от друга секретов. Уж кто-кто, а мы должны быть заодно во всем.

И Ленка, зараза такая, не берет трубку уже второй день. Впору переживать, не случилось ли чего.

Я включаю духовку, чтобы разогрелась, вздыхаю и укладываю булочки на противень.

Подруга вообще после нашего разговора у меня дома будто испарилась. Так, пару раз пообщались ни о чем буквально по несколько минут, и все.

Может, решила так: раз я связана с Назаром и его отцом, лучше с глаз долой из сердца вон? Странно.

Нет, просто так, без причины, Лена бы не пропала. А что, если она попросту влюбилась? Я рывками вдыхаю воздух, а затем громко чихаю. Ну точно! К тому же такое уже было.

Припоминаю, как подруга с кем-то познакомилась с полгода назад, влюбилась и мы почти месяц общались разве что на работе. Да, наверняка так и есть. Что ж, пусть хоть у кого-то из нас все будет в порядке с личной жизнью.

Я отправляю противень в духовку и иду в зал, к ноутбуку. Пока булочки пекутся, как раз успею поработать еще немного.

Вскоре аромат выпечки разносится по всей квартире, и ключ в дверном замке проворачивается одновременно с сигналом таймера духовки.

Я выхожу в коридор, чтобы встретить тетю.

— Привет.

— Привет, Лисеныш. М-м, а чем это у нас так вкусно пахнет? — ведет носом тетя.

— Булочками. Твоими любимыми.

— Отлично, сейчас переоденусь, и поедим.

Через десять минут я сижу за накрытым столом в ожидании тети и в нетерпении прикусываю губу. Собираюсь с духом для разговора.

И как только она заходит на кухню, мы практически одновременно восклицаем:

— Нам надо поговорить!

— Давай я первая, — прошу, пока меня не покинула решимость.

— Давай.

Я сжимаю пальцами теплую кружку, опустив на нее взгляд, и сумбурно вываливаю то, что носила в себе целых две недели.

— Короче, я испугалась, что он приехал, чтобы отнять малыша, вот и соврала. Не знаю, поддержишь ты меня или нет, но думаю, всем будет лучше, если Назар никогда не узнает о том, что это его ребенок. И вообще, похоже, он мне поверил и вряд ли объявится. Так что никаких проблем не будет, — заканчиваю я и чувствую, как становится легче.

Даже плечи будто приподнимаются. И чего сразу не поделилась?

— Прости, что сразу не сказала, — спешно добавляю я и поднимаю взгляд.

Только теперь подмечаю: с тетей творится что-то не то. Она вдруг округляет глаза, охает и прикрывает рот ладонью.

— Что такое?

— Алис, кажется, я все испортила.

— В смысле?

— Я разговаривала с Виктором Исаевым.

Чувствую, как у меня леденеют руки.

— Ты… что?!

Тетины щеки становятся пунцовыми, и она смотрит на меня виновато-виновато.

Я чувствую, что сердце оглушительно колотится в районе горла, и сминаю пальцами лежащее на столе полотенце.

Вот это мы дохранились тайн друг от друга. Офигеть не встать!

Так, ладно, попаникую потом, а пока надо выяснить подробности.

Я медленно выдыхаю, вдыхаю и прошу:

— Давай п-подробнее об этом. — Поначалу мой голос дрожит, но по мере того, как говорю, в нем просыпаются звеняще-истеричные нотки. — Где, когда и, в конце концов, зачем ты с ним говорила?!