Они как-то довольно быстро перешли от разговоров к делу. Да, Андрей Викторович подвез рыжеволосую Юлю еще несколько раз до дому, а потом… потом они стали гулять вместе. Разницы в возрасте не чувствовалось, школьница не только выглядела старше своих лет, она еще имела необычайно широкий кругозор, с ней можно было обсуждать любые темы, хотя положа руку на сердце, преподаватель не сказал бы, что его так уж интересовали задушевные беседы с девушкой. Как и любого мужчину на первых свиданиях, чего уж там.

Однако, здесь все выглядело довольно мило, целомудренно и романтично. Сначала Андрей Викторович тревожился, переживал, что правда выплывет наружу, а после расслабился и обнаглел. Впрочем, если бы не Юля… Нет, впрямую их никто не заставал, слава богу, хотя несколько раз они делали это в классе, после уроков. Ритмичный скрип ножек парты по полу был бы подозрителен для случайного слушателя, но правда всплыла не сразу.

Юля не трезвонила о запретной связи направо и налево, но не сдержалась и рассказала одной из близких подруг. Как понял историк, у Юли от этой подруги не было секретов, ну и та тоже беззаботно выбалтывала ей все.

Юля отнюдь не походила на некоторых развязных учениц, место которым скорее не в классе, а на панели. Такие девчонки тут же напоминали историку о тех девчонках, которые смеялись над ним в школе, которые назначали свидания, и не приходили, или же встречали его со своей компанией и ржали — такое было один раз, и униженный Андрей со слезами на глазах убежал прочь.

После выяснился еще один любопытный факт, и подружка конкретно подсела на уши Юле, а потом…

Юля приняла расставание на удивление спокойно, даже безжизненно. Андрей Викторович сначала порадовался, а потом, уже в одиночестве — взгрустнул. Он по-настоящему влюбился в рыжую чертовку, хотел ее вернуть. Желание это зудело, свербело в мозгу и не успокаивалось.

Он пытался заменить влечение. Раньше ведь получалось? Самоконтроль — превыше всего. Но противиться своей природе можно лишь до определенных пор.

Лучший способ побороть соблазн — поддаться ему.

А если так, тогда следовало придумать более безопасный способ, ведь потом Юля сказала, что она знает про него кое-что еще. И он вспылил, наговорил лишнего. Потом жалел, но ничего не мог исправить. Что ж, зато появилась возможность пообщаться с подружкой Юли, ха.

Уж с подругой они пообщались начистоту.

После ему почему-то захотелось еще разок перечитать «Лолиту» Набокова. Иногда он завидовал главному герою, по-хорошему. Иногда презирал его и ненавидел.

Из школы пришлось уйти, но земля слухами полнится. Кажется, директриса рассказала всем кому могла о том, что у Андрея Викторовича крайне сомнительная репутация. Отгуляв впустую летние месяцы, историк уже отчаялся устроиться в школу и лихорадочно соображал, куда бы пойти. Хоть он и был неприхотлив, но все-таки расходы имелись, а деньги таяли.

После, когда он уладил вопросы на старом месте и пообщался с подружкой… подвернулся вариант с 75-ой школой.

* * *

Отец пребывал в смятении после допроса сына в милиции. Турка сказал папе, что идет в школу, а на самом деле рванул к Ане.

Сам он пробовал писать ей раньше, Аня не отвечала и не перезванивала. Турка вообще подумал, что все с Аней кончено, как с забытой автором второстепенной героиней романа.

Но тут пришла смс-ка:

Он ответил, что приедет. Хотел позвонить, но решил, что это ни к чему. Раз уж Аня сама не набрала… да и вообще, Турка хотел увидеть девушку, извиниться. Все-таки плохо разошлись, а она столько для него сделала.

Глядя в окно на тающие сосульки и островки грязного снега на клумбах, Турка дал себе слово, что ничем таким с Аней заниматься не будет — разговор только по делу.

Еще он поймал себя на мысли, что в милиции отвечал на вопросы как-то отстраненно, что ли. Как будто не о Лене говорил, а о незнакомой девушке, абстрактной.

Милиционеры тоже изучили дневник, сказали, что никаких зацепок здесь не видят, и как такового, смысла тоже. «Обычная девчоночья чепуха, розовые сопли», — буркнул Селедка.

Стриженный выразился иначе, но с тем же смыслом.

Про историка Турка спросил — даже отвечать не стали. Служебная тайна.

Вот теперь он ерзал по сидению, мысленно подгоняя автобус. Что же там нашла Аня? Скорее бы, скорее бы… Он и сам вспоминал про снятую девушкой копию, потому и звонил, чтоб прийти и забрать ее. А тут такое сообщение.

По дороге от остановки к подъезду, он снова заметил ту же компанию возле гаражей. Сердце тревожно сжалось, Турка опустил голову. Может не заметят, может, не узнают — куртка сейчас другая. Не то что бы он боялся, но разбираться с отморозками сейчас в планы не входило. Какого черта они все время во дворе ошиваются?

Он потер костяшки кулака, которые давно зажили, и проскальзывая в подъезд, услышал оживленные крики, вроде «Вот он! Это тот мудак, держи его!».

Турка побежал по лестнице, столкнулся на втором этаже с бабулькой. Она что-то закудахтала, он слушать не стал и погнал дальше, тяжело дыша, на ходу набирая Анин номер.

Квартира была закрыта. Он вдавил «пупочку» звонка, переступая от нетерпения. Внизу хлопнула тяжелая дверь, раздались усиленные эхом голоса, топот.

Турка забарабанил в дверь. Если что, надо подняться на этаж выше, чтоб уроды не узнали, где живет Аня. Подняться выше и там принять бой.

Но тут дверь открылась и Турка по-регбийному бросился в открывшуюся щель, чуть не сбив девушку. Захлопнул дверь, повернул ключ, закрывая на два оборота. Услышал голоса уже на лестничной площадке. Опять топот, мат.

— Ты чего, Артур?

— Тс-сс…

Через минуту послышались реплики разочарованной шпаны. Слава богу, не догадались, где живет Аня. Слава богу.

Выдохнув, Турка смахнул со лба пот и стащил кроссовки, роняя на пол капли растаявшего снега.

— Да уроды погнались… Я им навалял раз, когда от тебя уходил. Так теперь узнали.

— А, это Жорик с дружками. Конченные… Вечно во дворе ошиваются.

— Их сейчас пятеро… Да я бы может и справился, но просто неохота связываться. К тебе торопился, — Турка снял куртку, посмотрел на Аню. Глаза подвела, губы слегка подкрасила. Разноцветные лосины плотно обтягивают попку, мятая футболка каким-то образом подчеркивает грудь и талию.

— Проходи, чего уж.

— Ты… не сердишься на меня? Прости, а?

— Стала бы я разбирать эти каракули, если бы сердилась? Уже бы в мусорку отправила. Проходи в комнату. Чай или кофе будешь?

— Нет, — помотал головой Турка, не в силах отвести взгляд от колыхающихся грудей. Неужели Аня без лифчика?

Громко играла музыка и хриплый девичий голос пел с надрывом: две разных войны — в голове, две разных весны — одна зима.