— Все хорошо, Элла. — Я честно старалась утешить ее, но сама слышала, что выходит какое-то фальшивое блеянье. — Прошу тебя, оставайся здесь и сиди очень тихо — вот как сейчас. Можешь это сделать для меня? — Ответа не последовало. — Я скоро вернусь. Обещаю.

Но как только я стала подниматься, до Эллы, видимо, дошло, что я тоже собираюсь ее бросить. Маленькие ручки намертво вцепились в мою голень.

— Зайка, я должна найти твою мамочку, — увещевала я, пытаясь отцепить ее руки. Черт, да за такую хватку любой питбуль клыки бы отдал.

— Не оставляй меня одну! — громче пожарной сирены завопила Элла. — Я тоже хочу пойти! Я хочу к маме!!!

Нервно шикнув на нее, я вдруг услышала, как с моих губ сорвалось:

— Хорошо, хорошо, можешь пойти со мной. Только веди себя очень, очень тихо.

Элла порывисто кивнула, освободила мою ногу из тисков и потянулась ко мне, чтобы я ее подняла. Пару секунд я озадаченно смотрела на нее: слезы и сопли ручьем, мокрое пятно вокруг попы.

— Этого только не хватало, — пробормотала я.

Ее нижняя губа застыла, но пока я сомневалась, эта губа задрожала, и Элла уже набрала полные легкие воздуха, готовая вот-вот разразиться бурными рыданиями. Не дожидаясь этого знаменательного момента, я сгребла ее в охапку. Девочка обеими руками вцепилась в воротник моей куртки и вонзила мне костлявые коленки между ребер. Я как могла изобразила ободряющую улыбку, но Элла на нее не отреагировала, и я попыталась не обращать на нее внимания.

Не очень-то легко обыскивать дом, когда в вас вцепился мокрый маленький ребенок, но я приложила максимум усилий. Сперва мы поднялись наверх и проверили спальни на втором этаже. Подходя к лестнице, я развернула Эллу так, чтобы ей не удалось четко разглядеть Джейкса, когда я через него перешагивала. На лестничной площадке уже вставили новое окно, но медная лампа, которой Лукас угрожал парню из океанариума, лежала на полу на боку, с порванным абажуром, и коврик был слегка сдвинут.

Борьба, подумала я, а потом падение? Именно это произошло с Джейксом? Спуститься по лестнице было сложнее. Сверху лежащий в прихожей труп был прекрасно виден, и уберечь Эллу от этого зрелища не представлялось возможным.

— Он спит? — прошептала девочка мне на ухо с надеждой в голосе.

— Да, Элла, — солгала я. — Он спит.

В кромешной темноте вокруг таилось что-то жуткое. Я ощупью спустилась по лестнице в подвал. Дверь внизу была закрыта; я очень осторожно приоткрыла ее и увидела, что в коридоре горит свет. Распахнув дверь настежь, я быстро прошла внутрь, двигаясь вдоль стенки, как обезьяна, качающая детеныша, так как на руках у меня повисла Элла. Справа располагались кладовки, где, как я предполагала, Лукас хранил свое оружие. Мне не стало спокойнее, когда я увидела, что одна из них открыта. Слева от меня находилась дверь в домашний кинотеатр. Я не сразу определила, есть там кто-то или нет, но, подойдя поближе, услышала резкое стаккато голосов внутри.

В том числе голос Симоны.

Первой моей реакцией было облегчение от того, что она жива. Но вскоре я поняла, что она на кого-то кричит, хоть и не могла разобрать, что именно. Я взглянула на Эллу. При звуке маминого голоса она замерла у меня на руках — в этом возрасте дети больше реагируют на интонации, нежели на сами слова. Я не хотела брать Эллу с собой внутрь, но знала, что она не позволит оставить ее здесь, точно так же, как не хотела оставаться одна наверху.

Ну ладно, в конце концов, за это тебе и платят…

Я нажала ручку и открыла дверь.

Люди, находящиеся в комнате, обернулись ко мне. Симона, Розалинда и Лукас. У Симоны в руках был девятимиллиметровый «ЗИГ», очень похожий на тот, из которого я стреляла в тире Лукаса. По ее лицу текли слезы, а в глазах сверкало безумие.

На долю секунды время остановилось. Я впитывала в себя эту сцену, как стоп-кадр в кино, — видела все и в то же время ничего. Чуть поодаль комната упиралась в глухую стену, предназначенную для экрана домашнего кинотеатра, по углам стояли длинные колонки. С потолка свисал проектор, и к экрану были обращены четыре стула с регулируемыми спинками. Другой мебели в комнате не было.

Лукас стоял слева от меня, рядом со стульями. Его лоб все еще украшала повязка, напоминающая о потасовке с парнем из океанариума, но сейчас у него текла кровь из новой раны, откуда-то из-под волос. Лукас, казалось, не замечал капель, сбегающих по виску и щеке. Он расправил плечи, точно перед казнью. Рядом на стуле сгорбилась Розалинда; ее обычно аккуратная прическа была растрепана. Она сидела, уставившись мимо Симоны в какую-то точку на дальней стене, и я бы подумала, что у нее шок, если бы она вдруг не переключила внимание на меня.

Симона согнулась, словно от боли, и так тряслась, что едва удерживала пистолет. Она сжимала оружие обеими руками, отведя подальше от тела, как будто боялась его разрушительной силы. Руки ее были слишком напряжены.

Возможно, именно поэтому, когда я вошла и Симона обернулась, машинально направив на меня оружие, ее палец нажал на курок.

Два выстрела грянули почти подряд — застигнутая врасплох отдачей, Симона невольно нажала на курок еще раз. Первая пуля попала в стену слева от меня, разбив в щепки деревянную обшивку. Вторая угодила в потолок.

Грохот получился чудовищный. Элла пронзительно завопила от ужаса прямо мне в ухо, оглушив меня едва ли не больше, чем выстрелы. Я нырнула вниз и в сторону, убирая голову с линии огня, и перекатилась на спину, прижимая к себе Эллу.

Могу поклясться, что слышала параллельно, как Симона кричит: «Скотина, скотина!», но я понятия не имела, кому адресованы эти слова. Раз уж ее угораздило стрелять по своим, они могли относиться к кому угодно.

— Симона! — рявкнула я. — Ради бога, брось пистолет, пока ты кого-нибудь не убила!

— Поздно! — истерически заорала она в ответ. — Теперь уже слишком поздно!

Задыхаясь, она ловила ртом воздух, как будто ее волнами захлестывало горе, которое человеку вынести не под силу.

Слишком поздно. Я вспомнила мертвого Джейкса, лежащего в прихожей.

— Симона, что, черт возьми, происходит?

— Он его убил! — Теперь она рыдала открыто, надрывно всхлипывая. — Я видела, как он это сделал. Я любила тебя! — крикнула она Лукасу. — Я тебе доверяла! Ублюдок, гребаный ублюдок!

Элла замерла, затем принялась изо всех сил вырываться, плача в унисон с матерью. Это было все равно что удерживать дикую кошку. Она вывернулась из моих рук и метнулась прочь; ужас придал ей скорость и ловкость, каких я в ней ни сном ни духом не подозревала. Приподнявшись, я попыталась схватить ее, но она ускользнула и встала между стульями и дверным проемом.

— Элла! — закричала Симона, как будто только что заметила дочь. И осознала, наверное, что, стреляя в меня, могла попасть в ребенка. Она издала яростный нечеловеческий вопль.