Я притянул ее к себе, нежно погладил по волосам, а потом принял то, что она так страстно и бескорыстно мечтала раздавать всем подряд, принял из жалости.

Те месяцы, что я ожидал рождения ребенка стали для меня сущим наказанием. Я почти не занимался обустройством Варгаара, уделял непростительно мало внимания его первой человеческой семье (благо у Адама и Мариамны все шло хорошо), забросил снова разошедшихся ящеров, а все потому, что тревожился за Лару, не мог оставить ее одну. Когда тело будущей матери раздуло, а пища стала пытаться покинуть желудок тем же путем, каким туда и попадала, несчастная женщина совсем ополоумела. Я же не мог ей объяснить, как следует, что с ней происходит, и не нашел ничего лучше чем показать.

Я подгадал момент, когда Адам был на охоте, и привел Лару к Мариамне. Неподдельное счастье от того, что нашлись такие же существа как она и Адам, и искренняя доброжелательность смутили Лару. Она не знала, как реагировать на проявление непонятных ей эмоций, и попыталась сбежать. Мне стоило большого труда вернуть будущую мать, чтобы она послушала Мариамну. Но все мои попытки хоть как-то облегчить ситуацию оказались тщетны.

Мариамна твердила ей про невозможно прекрасное чудо, которое живет в ней, демонстрируя Ларе своего первенца, но моя женщина только широко раскрывала глаза и неустанно твердила:

– Зачем мне для этого такой большой живот. Из-за него я не могу быть любимой.

– Ну как же? – удивлялась Мариамна. – там и спрятана твоя радость, и когда она выйдет наружу, ты будешь любить его как никого другого.

– Как его можно любить! – восклицала Лара. – Оно же совсем маленькое.

Как не старалась Мариамна убедить Лару, что детей любят не так как мужчин, она так ничего и не уяснила.

– Пойдем, Виктор, она странная женщина, ты зря ее слушаешь.

Крах моих надежд был на лицо, оставалось только ждать появления младенца и надеяться, что материнский инстинкт проснется в Ларе, когда она возьмет на руки свою кровиночку.

Роды были тяжелыми, бедная женщина мучилась схватками больше суток, а когда, наконец, родила, не захотела даже взглянуть на своего мучителя.

– Убери это чудовище от меня, видеть его не хочу! – орала взбесившаяся Лара.

– Но это же твой сын! – восклицал я, поражаясь такой реакции и пытаясь убаюкать орущего младенца.

– Ничего не хочу знать! Убери его или хотя бы заставь замолчать.

Я, конечно, слышал о том, что из-за сильного потрясения, роженицы иногда не желают видеть своих детей, но чтобы вот так!

Я был вынужден признать, что однажды совершенная мною ошибка, повлекла за собой все новые и новые беды. Я не имел права создавать женщину для любви, не наделив ее способностью любить сердцем. Я вообще не имел права создавать что-либо исключительно в угоду себе, используя дарованную мне силу. Все что я должен был делать, это творить, пропуская через себя потоки чего-то большего, чем я сам. Я же, обалдевший от успеха, совсем запамятовал, что являюсь лишь проводником, и то что выходит из-под моей кисти, в действительности мне не принадлежит.

Молока у Лары не оказалось, и я был вынужден обратиться к Мариамне. Мой светлый ангел, моя прелестная все хорошеющая дева, с радостью приняла моего сына. Я же был наказан за похоть и самонадеянность тем, что не мог отказаться от Лары, не мог оставить ее одну и был вынужден хотя бы изредка дарить ей ту любовь, которую она понимала.

Однажды, когда она была особенно настойчива, я грешным делом подумал, не создать ли ей друга, который сможет удовлетворить ее сумасшедшие аппетиты. Но решил, что сам должен расхлебывать эту кашу, к тому же не хотелось воплощать еще одного душевного инвалида.

На долгих пять лет Лара стала для меня сущим наказанием. Бесконечные истерики и обвинения, слезы и угрозы заполняли почти каждый мой день. Я нянчился с ней чуть ли не больше чем с сыном, которому Мариамна заменила мать. Я не мог уделять должного внимания Варгаару, из-за того что совершенная однажды ошибка сковывала меня, окольцовывала стальными прутами совестливости.

Все закончилось трагично: Лара стала жертвой ящеров, принявших ее за очередного врага. Несчастная увязалась за мною, когда я делал свой обычный обход неспокойных земель, и я не уберег ее. Вараны разодрали ее прямо у меня на глазах, оторвав голову, прежде чем я успел вынуть свой карандаш.

Эта история навсегда избавила меня от желания создавать женщин в угоду своим прихотям.

Вся любовь и нежность, зиждущаяся в моем сердце, которую я хотел бы растратить на Мари, теперь доставалась сыну и Варгаару. Мари же я по-прежнему обожал, но это чувство больше не делало меня заложником тоски по утраченной женщине. Я любил ее на расстоянии, я знал, что ее физическое тело давно растворилось в эфемерных волнах ее мелодий, и что ее прежнюю уже никто не вернет. Теперь я боготворил ее чистый дух, который бесконечно воплощался где-то далеко, далеко в сказочной музыке, творимой ею. Я любил без жажды обладания, любил чисто и бескорыстно, я наконец-то узрел в ней Бога, и чувство, поселившееся в моем сердце, делало меня поистине счастливым. Только сейчас я начал понимать, что имел в виду мой наставник, говоря о том, что Мари более развита, нежели я. Уже тогда она любовалась не столько мною, сколько божественной искрой, изредка высекаемой из моего стержня.

Глава 15

Владимир, так я назвал своего сына, рос сильным и своенравным ребенком, ничего не страшился, с легкостью укрощал животных Варгаара и проявлял интерес ко всему, что его окружало. В четыре года он исследовал морские пучины, в пять лазал по деревьям, гоняясь за обезьянами, а в шесть обуздал тимурина. Уже в столь нежном возрасте мой драгоценный ребенок полностью оправдывал данное ему имя.

Иногда его выходки были за гранью моего понимания, и с каждым годом я все меньше и меньше мог влиять на него. Он стал зерном, взошедшем по моей прихоти, но не моим творением, и потому не был подвластен моей воле. Мне казалось, он – самое прекрасное, что может быть в Варгааре, грезилось, что мой сын сделает его живым и непредсказуемым, что до поры дремлющая в нем сила и неустанный, пытливый ум привнесут в этот мир остроты и страсти.

Иногда, наблюдая за его забавами, я размышлял, не сам ли Варгаар стал его подлинным отцом, потому что мое чадо мало походило на своего истинного родителя. Владимир был силен