Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многое в Варгааре изменилось со времен первого переселения, но истинным преображением стало мое собственное. Я осознал, наконец, что главное произведение искусства, творимое художником – это он сам. Я увидел, что являлся не тем, чем казался. То, что я наивно принимал за себя истинного: тело, способности, приверженность и даже поступки было лишь материалом, глиной, из которой я все эти годы и вылеплял свое главное творение.
Раньше я думал, что материя – это застывшая мысль Творца. Но величайшим открытием для меня стало то, что застывание это не конечно, ведь каждое отдельно взятое создание в моем мире продолжает трансформацию движением своей души.
Мне нравилось следить за этими изменениями, нравилось потому что все они превосходно отображали идею о самоподобности мироздания. Я в такие моменты представлял себя крохотным витком во фрактальном [12] узоре Вселенной, и в то же время целой галактикой, от которой в разные стороны расходятся все новые и новые завитки.
Каждый стремится к познанию, и всякий акт творения определяется мерой познанного. По замыслам и деяниям детей своих я мог безошибочно видеть их развитие, и это занимало меня больше всего на свете. Единственное, чего я никак не мог взять в толк, отчего они не следуют моим подсказкам, почему упорно набивают себе шишки, наступая на одни и те же грабли снова и снова? Я просто стал забывать, как когда-то тоже был молод и горделив, как верил лишь в себя и свой дар, подвергая сомнению абсолютно все и вся.
Так вот, я сидел на вершине утеса и наблюдал за своими детьми. От этого занятия меня отвлекла прямоугольная тень нависшая прямо надо мной. Туманность стала постепенно очерчиваться, и вот я увидел дверь, открывающуюся дверь, из которой выходил Олег Владимирович, немного осунувшийся, но все такой же бодрый и ни капли не постаревший.
Я не видел своего учителя невозможно много лет. Конечно, он не бросал меня в трудные минуты, и наведывался в Варгаар, но это было так давно, что я уже стал забывать его лицо.
– Давно сидишь? – спросил он, присаживаясь рядом.
– Не знаю, а разве время существует? – ответил я, шутя.
– Уже нет, – совершенно серьезно проговорил Олег Владимирович. – Ты переплыл реку времени, и оно для тебя остановилось.
– То-то я и гляжу, что вокруг все течет и изменяется, а я словно замер.
– Так и есть. Но будь осторожен, мой друг, окончательная остановка означает смерть.
– Понятно теперь отчего меня так удивляет их суета, – проговорил я, указывая на неспокойных людей. – Я, вроде, все им дал, создал условия для того, чтобы не страдали, а лишь любили и творили. А они все куда-то бегут и совсем мало занимаются тем, чем должны были по моему замыслу.
– Ты их с себя писал? – поинтересовался Олег Владимирович.
– А с кого же еще?
– Ну, значит, скоро угомонятся. Это для тебя времени нет, а для них пока есть. Ты же их в перспективе по своему образу создал. В твоем замысле они уже совершенные, но ты не учел, что им к этому совершенству еще прийти нужно. Вот они и бегают. Ты сиди, наблюдай, особо талантливым помогай, – посоветовал мой старинный друг.
– Да я, вроде, так и делаю.
– Ну и молодец, – похвалил наставник. – У самого-то как, есть новые идеи?
– Да крутятся некоторые мыслишки в голове, – признался я.
– Воплотишь? – спросил Олег Владимирович, выдергивая травинку и пробуя ее на вкус.
– Конечно, вот посижу здесь еще чуток, пусть они хоть немного утихомирятся, и за новый замысел возьмусь.
– А Марию будешь клонировать?
– Де нет, думаю, хватит уже. Мне достаточно того что она где-то есть.
– Вот и славно! – радостно воскликнул мой учитель, поднимаясь и ударяя себя по коленям. – Ну, ты заходи ко мне как-нибудь. Твой прежний дом так изменился, ты его, вероятно, и не узнаешь.
– А я разве могу? – поразился я.
– Теперь да, – проговорил он, улыбаясь и подставляя лицо солнцу. – Ты же нашел способ беспрепятственно переходить в Аметрин.
Я действительно уже давно преодолел эту мнимую преграду и путешествовал по своим мирам с легкостью, и все же был немного удивлен, тому, что Олег Владимирович и об этом знал. Я даже хотел было спросить, откуда ему это известно, но встретив, его лукавый, с прищуром взгляд, понял, наконец, кем он был с моем отчем доме и почему с легкостью мог отслеживать любые мои и передвижения.
Прочитав с моего лица все мысли роящиеся сейчас в голове, учитель кивнул мне и продолжил:
– Теперь ты даже можешь посетить миры, которые создает Мари. Для тебя больше нет ни условностей, ни преград.
– А раньше были?
– Преграды – нет, условности, что создавали их миражи – да.
– А Мари может посещать мои миры?
– Конечно, она ведь навещает тебя, разве нет? – загадочно проговорил Олег Владимирович.
– Это как же?! – воскликнул я вскакивая.
– Помнишь ночь, когда Амне приснились три новых мелодии, те, что так поразили тебя?
– Это была ее музыка?!
– Да, она нашептала ее твоей Айсу. А потом она приходила к дочерям Милы, и к одному мальчишке, над которым ты лично взял опекунство, потому как считал его гением, и еще…
Я схватился за голову, понимая теперь, что мой наставник абсолютно прав, что это была именно Мари, ведь в те моменты я ощущал ее присутствие, но не мог в это поверить и списывал на разыгравшуюся фантазию. Как же я был близок к ней, как близок! А главное, как она была близка!
Видя мое смятение, Олег Владимирович расхохотался.
– Не боись, друг, вы еще встретитесь и не раз.
– Но как я проникну в ее миры, ведь их организация сложнее моего понимания, в них даже плотности нет?
– Ты почти готов к этому, я вижу. Еще чуток тут посидишь и придумаешь, уверен в этом.
Он снова рассмеялся, и я понял, что так и будет, ведь все самые значимые преодоления и великие творения, что я создавал, случались благодаря Мари, либо во имя нее.
Приложение
Глазурь – покрытие для керамических изделий (стеклосодержащее)
Союз художников – общественная организация.
Тройник – растворитель на основе льняного масля, скипидара и лака.
Наяды – дочери Зевса – речные нимфы.
Прозрачка – прозрачная глазурь.
Крафт – бумага для набросков.
Уток – вертикальные нити в тканом полотне, через которые, протаскивают горизонтальные.
Барчай – автор пособия «Анатомия для художников»
Аметрин –