Сложно ли убедить себя: прислушайся к народному гласу; просит народ тебя на царствие — иди, ибо воля народа есть высшая политическая инстанция? Сложно? Ничуть. Можно даже демократическую базу под это подвести. И правитель, которому не приходится преодолевать народное недовольство, который не знает, что такое низкая поддержка или, тем паче, её отсутствие, с лёгкостью сам себе объяснит, что нет ничего демократичнее выполнения народных чаяний. Какими бы они ни были. В этом и кроется проблема: привыкнув к зависимости от поддержки масс, правитель приучается оправдывать эти массы и любые их прихоти, чтобы сохранить их приязнь. Получается замкнутая система: правитель подталкивает массы к тому, чтобы они просили его оставаться при власти, и остаётся при власти, чтобы удовлетворить запросы масс. В этой системе, как видите, вообще отсутствует деятельность как таковая. Да, такая система пришлась бы по душе пиарщикам и политмаркетологам.

Для самого же политика такое извращение массовой поддержки работает как демотиватор, превращая его из активного субъекта сферы решений и действий в пассивного паразитарного посредника между «массой и массой». Именно поэтому многие сильные политики обращаются за решением проблемы к электоральной демократии — при всех её очевидных недостатках. Безусловно, выборы имеют массу негативных сторон. Это и высокая подверженность манипуляциям электорального сознания (массам очень легко внушить что угодно, особенно при наличии телевизора), и устойчивое ощущение конкретным человеком бессмысленности собственного участия (потому что голос ничего не стоит, если ты проголосовал не за победителя; а если за победителя — то растворил свой голос в миллионах других, значит, мог и не голосовать), и фальсификации (которые по мере роста технического прогресса становятся всё изощрённее). Но для самой власти выборы обладают полезнейшим свойством: они дают электоральную обоснованность, отвлекают от самолюбования и намекают на её зависимость от народа, а не только наоборот. Электоральная обоснованность важна для власти, потому что «освежает» её связь с массами и лишает власть чувства несменяемости. Даже если выборы предсказуемо завершаются победой власти и ни о какой серьёзной борьбе речь не идёт, всё равно сама атмосфера несменяемости власти рушится, а для власти, повторюсь, это очень полезно.

Несменяемость власти особенно губительна в высоко-персонализованных системах господства. Все описанные выше пороки в таких системах при несменяемой власти обостряются — и в итоге почти неизбежно срабатывает эффект «смерть Сталина». Он является универсальным симптомом несовершенства замыкания власти на одной персоне и хорошо знаком советским людям. Когда несменяемая власть в высокоперсонализованной системе господства внезапно и вынужденно меняется, система стремится схлопнуться, сколлапсировать. И в расшатанной, дезориентированной и рассинхронизированной системе на ключевые позиции попадают элементы никчёмные и бесполезные. А теперь человеческим языком: главная проблема системы управления по имени «Сталин» заключается в том, что после его смерти приходит Хрущёв. То, что Владимир Путин имеет со Сталиным очень мало общего, не гарантирует, что он не столкнется с той же самой проблемой. Потому что если отбросить в сторону болтовню невменяемых либералов или столь же невменяемых националистов, если сбросить с глаз розовые очки путинистов-охранителей, то в сухом остатке у нас окажется вот что: Владимир Владимирович Путин к власти привык, его поддерживает значительное большинство граждан России, привыкших к тому, что Путин — это навсегда. И если вдруг внезапно окажется, что Путин — не навсегда, это вгонит граждан в ступор и депрессию, а систему заклинит вплоть до появления заменителя по типу Хрущёва.

Что же, спросите вы, Путина надо менять? Нет, уважаемые граждане, вы, видимо, невнимательно читали главу, если пришли к такому выводу. Речь не о том, что Путина надо менять, а о том, какие опасности и угрозы Путину нужно иметь в виду (из тех, на которые никто близкий не укажет). А по поводу «менять» или «не менять» поговорим в следующих главах.

Как Путину не проиграть самому себе

Над любым успешным политиком, неоднократно выигрывающим выборы, с каждым новым сроком нависает серьёзная угроза — проигрыш самому себе. Когда ты от срока к сроку наращиваешь успехи, общественную поддержку и всё больше закрепляешь за собой образ лучшего, то усложняешь себе дальнейшую жизнь. Само собой, на наивысшем уровне политического лидерства, на посту президента эта тенденция приобретает максимальные масштабы. Всё объяснимо. Постепенно с каждым новым успехом лидера население всё больше привыкает к эффективности его управленческих решений. Создаётся так называемая «подушка симпатии»: даже если лидер допускает какую-то ошибку, ему её могут простить «в счёт» имеющихся достижений и предстоящих свершений. Однако параллельно с «подушкой симпатии» формируется и другой, отнюдь не помогающий успешному лидеру оставаться успешным эффект. Это эффект завышенных ожиданий. Как при длительной сытой жизни общество расслабляется и утрачивает готовность терпеть и превозмогать невзгоды, так же и длительная полоса успехов политического лидера вызывает у общества привыкание. А привыкание — штука коварная: отказаться от того, к чему вы привыкли, гораздо сложнее, чем не привыкать. И поэтому длительное пребывание у власти успешного лидера ведёт к иррационализации массового сознания. Заслуги и достижения лидера начинают восприниматься как нечто должное, точные и правильные решения — как явления природы, элементы «нормального», «естественного» мира. То, что ошибки и неудачные решения в эту «естественность» не вписываются, само собой разумеется. Но при этом удачи и успехи населением уже не рассматриваются как заслуги самого лидера — нет, это уже явления природы. А вот просчёты и провалы — это противоестественный результат вмешательства лидера в нормальный порядок вещей! Именно так воспринимают политическую картину граждане, живущие при длительном правлении успешного лидера.

Они не только не готовы принимать как данность серьёзные ошибки и просчёты, но и ждут от руководителя новых достижений, более значительных и масштабных, чем предыдущие. Поэтому лидеру, которому удалось войти в историю благодаря какому-либо эпохальному свершению ещё на первом сроке, на третьем или четвёртом сроке будет очень тяжело не растерять поддержку и не утратить рейтинговые позиции. И даже если эпохальных свершений не было, но в течение пребывания у власти наращивался «банк достижений» и, соответственно, росла поддержка масс, такому политику очень сложно избежать угрозы аутопроигрыша и её следствия — синдрома «второго срока».

Синдром этот настигал многих лидеров. Если присмотреться к аналогичным явлениям в неэлекторальных политических системах, то наверняка мы и там обнаружим немало правителей, у которых к концу успешного в начале правления падали популярность и поддержка, а недоверие росло. Если обратиться к относительно недавней истории, то прежде всего вспоминаются американские президенты, не избежавшие этого синдрома. Например, Билл Клинтон — весьма популярный и успешный президент, в течение первого срока добившийся немалых успехов в экономике, во внутренней и внешней политике (несмотря на откровенный сомалийский провал и крах медицинской реформы), на втором сроке, начавшемся вполне прилично, основательно потерял в рейтинге. И это при том, что и по экономическим, и по политическим параметрам его правление в течение второго срока было более эффективным, чем в первый срок. И дело отнюдь не в секс-скандале с Моникой Левински — это даже чуточку повысило рейтинг Клинтона (среди определённых групп населения), а в том, что в течение первого срока Клинтон сформировал образ успешного, развивающегося президента. Поэтому на втором сроке все ждали, что он превзойдёт себя, а в результате ничем, кроме успеха с Моникой, превзойти не удалось.