концов, всем прекрасно известно, что мои родители никогда не были верны друг другу. В светских кругах Новой Англии большинство считает их брак фикцией. Но для меня он кое-что значит. Вернее, очень многое. В детстве я знала, что могу полагаться на стабильность поместья Эйвбери-корт. И хотя маму с папой было не назвать полноценной парой, они все же странным образом по-своему ею были. Веришь или нет, Сэм, но у них получалось. Знаю, что я уже не впечатлительный подросток, а в жизни двадцатисемилетних случаются события и похуже. Некоторые теряют своих родителей, партнеров или даже детей, но я просто не могу понять… – она покачала головой, а на кончиках ее нижних ресниц застыли слезы, – как все так быстро усугубилось. В одно мгновение мы живем нормальной жизнью – насколько это вообще для нас возможно, – а в следующий миг все рушится. Словно из ниоткуда появляются провокационные снимки отца с этой… с этой женщиной, потом отравление. Кто-то пытается погубить моего отца, и athair считает, что это мама.

Я смотрел на нее, не озвучив ни объяснений, ни слов поддержки. Да и что я мог сказать?

Вообще, раз уж ты об этом заговорила, за всем этим стою я. Джейн тут лишь разменная монета. Скажи спасибо, что я подставил не тебя. И кстати, это еще даже не вершина айсберга, так что приготовься, милая, потому что скоро я выкачаю из твоего отца все его миллиарды и заставлю перезаложить дом, в котором ты выросла.

– У тебя правда нет никаких зацепок? – спросила Эшлинг, жестом попросив передать ей бутылку.

Я передал и помотал головой.

Глотнув коричневый напиток, будто чай, она вернула мне бутылку.

– Странно. Обычно ты очень предприимчивый. Не припомню, когда в последний раз ты не смог помочь моей семье, если мы попадали в неприятности.

Меня слегка позабавили ее попытки обманом заставить меня усерднее работать над решением проблемы. Проблемы, которую я собственноручно создал.

– Терпение, Никс.

– А ты терпеливый человек?

– Я не придерживаюсь тех же стандартов, по которым оцениваю тебя.

– Удобно.

– Я живу по принципу удобства. – Я отсалютовал ей бутылкой и сделал глоток. – В любом случае, взгляни на позитивные моменты. Два дома. Двое родителей. Две рождественских елки. Два набора подарков и так далее.

– Я не ребенок. – Ее глаза вспыхнули яростью.

Я вскинул бровь.

– Но явно ведешь себя, как ребенок, когда дело касается твоих родителей.

– А что бы ты сделал на моем месте? – Она посмотрела мне в глаза неожиданно проницательным взглядом.

Опустился бы на колени и заставил тебя снова взять мои яйца в рот.

– Позволил им самим разбираться со всей этой хренью. Они взрослые, а ты им не родитель. Ты ребенок.

Возможно, все дело в том, что в последнее время я уделял Эшлинг больше внимания, особенно во время ужина по случаю Дня благодарения, но не мог не заметить, как мать просила ее налить ей выпить и сходить с ней в ванную, чтобы помочь расстегнуть молнию. Джейн обращалась с Эшлинг, совсем как со служанкой. Я не мог вспомнить, когда именно это началось, но теперь задавался вопросом: то ли я все это время предпочитал закрывать на это глаза, то ли не хотел, чтобы правда помешала мне видеть в Эшлинг избалованного ребенка.

– В каком-то смысле я родитель для своей матери, – призналась она. – Она зависит от меня… морально.

– А это, говоря по-научному, хреново.

– Возможно, но это правда. Моя жизнь… не так хороша, как кажется со стороны. – Эшлинг наморщила нос, потянулась к банке с пулями, достала одну и принялась крутить между пальцев, изучая инициалы.

Затем положила ее обратно. Взяла другую. Я боролся с желанием сорваться на нее, сказать, что мне теперь придется стирать ее отпечатки с каждой пули на случай, если их когда-нибудь найдут. Я видел, что она готова расплакаться и изо всех сил старалась сдержаться.

Я рос со Спэрроу и Сейлор – с женщинами, которые не были склонны к истерикам. Честно говоря, я вообще не мог вспомнить, чтобы они плакали. Не сомневаюсь, что они пролили пару слез на похоронах родственников и по тому подобным случаям, но они всегда держались со спокойной силой женщин, которые знали преступный мир от и до и правили им, как безусловные богини.

Обычно я слышал женские вопли только в постели и то по совсем иным, приятным причинам.

– Плак-плак, дорогуша. Ты молодая, красивая и достаточно богата, чтобы купить себе счастье. Что с того, что твои родители вот-вот разведутся и на дух друг друга не переносят? Добро пожаловать в двадцать первый век. Ты официально присоединилась к половине населения США.

Да я просто бездонный источник гребаной жизнерадостности. Впрочем, я ничем не мог ей помочь. Я не стану менять свои планы, лишь бы не ранить ее чувства.

Никс посмотрела на меня с прищуром, но, как ни странно, не похоже, что она собиралась разреветься.

– Моя жизнь не такая прекрасная, как ты думаешь, – настойчиво, с жаром прошептала она. – Начнем с того, что в детстве я не видела настоящей любви. Здоровых отношений между мужчиной и женщиной. У тебя хотя бы были Спэрроу и Трой. А мое детство проходило среди бесконечных ссор со швырянием предметов и долгих отъездов родителей, когда они по несколько месяцев проводили в Европе вместе или по отдельности, оставляя меня с нянями.

Я смотрел на нее безучастным взглядом, демонстрируя, что она едва ли вызывала во мне достаточно жалости, чтобы у меня возникло желание встать и принести ей пачку бумажных салфеток.

– А потом, когда мне было семнадцать, я потеряла одного очень дорогого мне человека довольно… жестоким образом. – Она с трудом сглотнула и огляделась вокруг, будто ей вдруг стало не по себе.

Я не стал спрашивать, кто это был.

Правило номер один: не привязываться. Это мешает мыслить здраво.

– Что еще расскажешь? – Я зевнул, откинулся на спинку дивана и демонстративно глянул время в телефоне.

– Мой первый раз… – Она замешкалась, прикусив нижнюю губу. Ее слова пробудили во мне интерес, и я вдруг сел прямо. – Я лишилась девственности со своим профессором.

– И сколько ему было?

– Сорок один.

– А тебе?

– Девятнадцать.

– Это…

– Мерзко? – Она печально улыбнулась, и ее глаза снова заблестели от слез. Я бы ответил, что это «охренеть как горячо», но, ясное дело, теперь такой ответ был не в тему. – Да, я знаю. А хочешь знать, что самое мерзкое?

– Я думал, что уже знаю. Ему был сорок один год.

Эшлинг одарила меня усталой улыбкой.

– Спустя три недели