Финальный счет составил 35:13 благодаря Пейтону Мэннингу и моему любимцу Марвину Харрисону, который яростно обрушивался на хваленую защиту «Иглз». К концу третьей четверти счет был всего 2:6, но Донован Макнабб принес своей команде 199 ярдов. Это было очень печально. А сразу после игры зазвонил телефон: Уоррен Зивон решил посоветоваться со мной насчет Дональда Рамсфелда, нашего министра обороны.

— Он названивает мне, — пожаловался Уоррен, — но не говорит зачем. У меня от этого мурашки по коже. Я уже боюсь подходить к телефону.

— Не волнуйся, — отвечал я ему. — Я знаю Дона. Мы были на одной стороне в войне против Никсона. Узнаю его повадки. Это просто очередной рекламный трюк для создания нового имиджа — типа в душе он рок-н-ролльщик.

— Чушь собачья, — проговорил Зивон. — Он хладнокровный монстр. Я раньше встречался с его дочерью, — он хихикнул. — Вот почему он звонит мне. Жаждет мести!

— Ты прав, — сказал я. — Он прослышал, что ты умираешь, и решил успеть получить кусок твоей жопы. Хочет стать таким же известным, как твой покорный слуга.

— Вот свинья! — взревел Уоррен. — У меня совсем нет на это времени. Я каждый день торчу в студии с Бобом Диланом. Скажи ему, что мы встретимся в аду!

— Не будь таким чувствительным! — я решил заговорить о другом. — Я только что облажался со своими футбольными ставками. Я опозорен. Я потерял все!

— Да уж, — протянул он. — А как насчет «Рэмс»? Это же была великолепная игра?

— Нет, — сказал я. — У меня были «Сан-Диего Чарджерс» и три очка разницы. Да. И еще я поставил на «Майами» плюс 2,5. Мой собственный редактор побил меня как младенца. Он продолжает ставить на «Джетс» и «Джайентс», и обе команды покрывают разницу.

— Почему бы тебе не завязать с игрой? — спросил Уоррен. — Ты превращаешься в неудачника.

Вместо ответа я повесил трубку и вернулся к анализу таблицы результатов и коэффициентов, пытаясь не впадать в ступор от печали и потерь. Почему Уоррен не захотел слушать мою историю о принцессе Омин и случайном передозе гашишем? О том, почему я проиграл все свои пари? Что с ним было не так? И никто не стал меня слушать. Все только смеялись. Черт, вот я никогда не встречался с дочерью Донни Рамсфелда. Все, на что я оказался способен, — это идти по тем подозрительным следам в снегу, пока они не оборвались прямо на вершине скалы, так что мне пришлось остановить свой джип.

Ох, но это уже другая история, и сейчас не время для нее.

В воскресенье вечером моим вниманием полностью завладел матч «Тампа» — «Нью-Орлеанз». Обе команды безнадежно завязли в одной из тех «классических оборонительных схваток», о которых раньше писал Грантленд Райс — в старые добрые времена, еще до того, как у него появились странности.

Так о нем говорят спортивные журналисты, ну и что? Я-то знаю Гранта с детства, с одной случайной встречи, и мне он никогда не казался странным. Во всяком случае, не более странным, чем любой другой таинственный немолодой человек, очень серьезно относящийся к своей работе. Мы его видели редко, только во время дерби и безумной баскетбольной недели турнира Юго-Восточной конференции, когда «Кентукки» были на гребне славы. Вот тогда-то я и увидел его играющим в гольф в Чероки-парке.

В те дни мы знали его как «мистера Райса» и понимали, что он делает чрезвычайно важную работу, которая может быть связана, а может, и не связана со спортом, но не понимали толком, в чем же она заключалась, и поэтому немного побаивались его. Мистер Райс рассказывал увлекательные спортивные истории, и у него была дружелюбная манера положить руку тебе на плечо или взять тебя за руку во время разговора. Он мог смотреть тебе прямо в глаза, когда говорил, и тебе приходилось очень внимательно слушать его.

Разумеется, и нечто зловещее исходило от «дяди Гранта» (он любил, чтобы его так называли), и мне это по-своему нравилось. Он был учтив, и его манеры говорили о причастности к роковым драмам и опасным приключениям, связанным с тайными убийствами и международными интригами, подоплеку которых мы никогда не узнаем — по крайней мере от него. Райс был слишком серьезным профессионалом, чтобы на каждом углу болтать об этой стороне своей жизни и вообще о том, чем он живет. А нам и не надо было об этом знать. Черт, мы были просто оравой любопытных соседских ребятишек, называвших себя ужасными «ястребами мести».

По тем временам мы были серьезными хулиганами и контролировали обширную территорию, простиравшуюся на несколько кварталов от Чероки-парка до городского арсенала в центре Луисвилла, и, я думаю, именно по этой причине мистер Райс любил и даже уважал нас.

Он помог нам получить что-то вроде официального разрешения на то, чтобы устраивать собственные маленькие тренировки по броскам в перерыве между матчами на главной площадке турнира Юго-Восточной конференции и использовать мячи, которыми играли команды, выступавшие в тот же день: «Джорджия» против «Алабамы», команда Университета Луизианы против могучих «диких котов» Кентукки, которые в те дни были на вершине славы. Мы тусовались с игроками и возвращали на площадку мячи, улетевшие на трибуны; мы крутились вокруг столика для прессы, где сидели дядя Грант и его друзья; а иногда нам разрешалось забраться по длинной узкой лестнице прямо к комментаторской кабинке, и возбужденные болельщики оставались внизу, за нашими спинами. Мы, как говорится, «рулили» там и самым серьезным образом охраняли свое привилегированное положение.

То были действительно старые добрые дни, да? Сегодня, в Америке 2002 года, за такое поведение вас могут по приговору какого-то якобы легального военного трибунала бросить за решетку в Гуантанамо. И ведь еще не так давно все было иначе: едва ли 20 лет минуло с тех пор, когда люди могли открыто говорить друг с другом, не шарахаясь от полиции, и бродить по округе свободно, где и сколько хочется, никому не мешая. В те времена невозможно было представить ту панику, которой наш народ объят сегодня. Роль загадочных призраков «террористической войны» исполняли агенты мстительного коммунистического блока, но в самих старых добрых Соединенных Штатах Америки ничего страшного просто не могло случиться.

Ох, похоже, я совсем отвлекся, так что давайте оставим в покое мирное прошлое и вернемся в суровую действительность — в зловещий постамериканский век. А здесь ситуация такова: я проиграл все мои пари на некогда гордых «Тампа Бэй Баккэнирс» и пять или шесть других игр, и эти страшные потери заставили меня погрузиться в меланхолию. Я уже было отменил путешествие на Гавайи, которое должно было состояться на этой неделе с целью посетить 30-й ежегодный великий и ужасный марафон Гонолулу. Он пройдет в следующее воскресенье, 8 декабря, — в тот же самый день, когда истечет срок ультиматума Ираку, и, кроме того, это будет последний день существования погрязших в долгах остатков того, что раньше было United Airlines. Все эти зловещие события вместе взятые означают бедствия для миллионов людей по всему миру.