И Бекки, словно услышав его, услышав сердцем, кивнула головой. Снова ей стало спокойно и легко на душе, тоска отступила, осталась лишь легкая, светлая печаль по утраченной любви, по несбывшимся надеждам. Она встала с кровати и обошла комнату, легко прикасаясь кончиками пальцев к его кубкам, грамотам, фотографиям. Дольше всего Бекки задержалась перед фотографией, которая особенно нравилась ей. Точно такая же стояла у нее дома возле кровати, но теперь рядом с ней появилась и фотография База. Бекки пристально вглядывалась в родные черты, и чем дольше она смотрела на Джонни, тем отчетливее ей казалось, что она видит перед собой его живого.

— Я буду любить тебя всегда, — прошептала она и всхлипнула.

— И я тоже, — эхом откликнулся Джонни, подходя к ней сзади. — Живи и будь счастлива… — добавил Джонни совершенно искренне, и Бекки кивнула, как будто услышав его. Потом она подошла к двери и замерла. Наконец бесшумно открыла дверь и выскользнула в коридор. На душе у нее было легко — она словно поговорила с Джонни и рассказала ему все о себе. Ничего подобного Бекки не испытывала с тех пор, как погиб Джонни, но сегодня что-то изменилось, что-то произошло, и она почувствовала себя свободной. И когда Бекки вошла в комнату Шарлотты, она улыбалась, и только влажные ресницы говорили о недавних слезах. Ей казалось, что она только что попрощалась с Джонни, вернее, не попрощалась, а сказала ему «до свидания». Теперь она могла жить, не мучаясь оттого, что предала его или изменила памяти о нем. Любовь к нему по-прежнему переполняла ее душу, но вместе с тем к ней пришло ощущение покоя и освобождения от тех обязательств и клятв, которые они когда-то давали друг другу. И только обещание любить его и помнить было нерушимо. Теперь Бекки твердо знала: несмотря на то, что Джонни останется в ее сердце навсегда, это не помешает ей жить дальше и быть счастливой.

В половине двенадцатого Адамсы пожелали всем счастливого Рождества и заняли места в многоместном фургоне, который Гевин купил специально, чтобы возить повсюду свою свежеиспеченную семью. Петерсоны обнялись с ними на прощание, а когда те отъехали, стали собираться в церковь на полуночную праздничную службу. Их было только четверо, и Шарлотта с Джимом остро ощутили отсутствие Джонни. Откуда им было знать, что он уютно устроился на заднем сиденье между Шарли и Бобби. Джим поставил диск с записями рождественских гимнов, и Джонни негромко подпевал знакомым мелодиям. Элис и Джим на переднем сиденье негромко переговаривались. Для них нынешнее Рождество было не самым веселым, но сейчас они больше думали не о несчастьях, а о нежданных радостях, которые были в последнее время.

Большую часть службы Джим сидел, прикрыв глаза. Шарли беспокойно ерзала на скамье, но Элис даже не подумала одернуть дочь. Закрыв глаза, она прислушивалась к музыке и словам священника, чувствуя, как обновляется ее душа и уходят прочь земные скорби. Время от времени она улыбалась, исподтишка поглядывая на Джима, Шарли, Бобби и Джонни. Это были ее главные рождественские подарки, самые ценные дары ее жизни.

Единственным, что омрачило праздник, было легкое недомогание, на которое Элис пожаловалась мужу по пути домой. У нее кружилась голова и слегка подташнивало. Джим испугался, что это снова обострилась язвенная болезнь. В октябре Элис едва не умерла, и воспоминание об этом заставило его забеспокоиться.

— Вряд ли это язва. Скорее всего, съела лишнее за праздничным столом, — сказала Элис. Сама она никакого беспокойства по этому поводу не испытывала. Пожалуй, все дело действительно в лишнем куске индейки, подумала она. А может быть, и в сладких пирожках, которые принесла Пэм, — они показались Элис несколько тяжеловатыми, но ведь она и съела их всего две или три штуки. Ничего страшного, к завтрашнему дню все пройдет, решила она, и к тому моменту, когда они доехали до дома, она действительно обо всем забыла. Было уже очень поздно, и Элис собиралась поскорее уложить Бобби в постель, но, когда она взяла мальчика за руку, чтобы отвести в спальню, он неожиданно вырвался. Бобби стоял, глядя то на нее, то на Джима, словно безмолвно спрашивая о чем-то, и Элис, которая только догадывалась, что он мог иметь в виду, повернулась за советом к Джонни, который вошел в кухню следом за ними. Джонни в ответ кивнул и улыбнулся младшему брату. Тут уж у Элис не осталось никаких сомнений, и она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.

— Джим, — сказала она, с нежностью глядя на мужа, — мне кажется, Бобби хочет что-то тебе сказать.

Джим и Шарли уставились на нее в недоумении. Элис улыбалась, а Бобби неотрывно глядел на отца. Со стороны казалось, будто мальчик готовится к чему-то важному, что он давно должен был сделать, но не мог, и Элис знала, что этот рождественский подарок будет для Джима самым дорогим за всю его жизнь.

— С Рождеством, папочка! — негромко проговорил Бобби и застенчиво улыбнулся.

Джим вздрогнул и поднял руки, словно горло его перехватило внезапной судорогой. Потом он издал какой-то звук, напоминавший сдавленное рыдание, и, бросившись к сыну, крепко прижал к себе.

— Бобби, Бобби, дорогой мой… — бормотал он. — У тебя получилось! Но как?! Ничего не понимаю!..

В растерянности он переводил взгляд с Бобби на Элис и обратно, Шарли плакала от счастья, а Джонни с довольным видом наблюдал эту сцену. Он очень гордился своей семьей — отцом, братом, Шарли и, конечно, матерью, которая столько вынесла и не утратила ни надежды, ни веры в будущее, в их семью.

— Сначала я стал говорить с… — начал было Бобби, но, поймав предостерегающий взгляд матери, запнулся. — Стал говорить сам с собой, — продолжил он, не желая выдавать их с Элис главный секрет. — Это было на День благодарения. С тех пор я тренировался каждый день, и вот…

— Но почему ты так долго ждал? Почему ничего не сказал нам сразу?!

— Я должен был… — Бобби как-то очень по-взрослому улыбнулся и на несколько мгновений стал очень похож на своего старшего брата. — Потому что ты не был готов, — закончил он.

Джим ненадолго задумался, потом кивнул.

— Может быть, ты и прав, — согласился он. — Зато теперь я готов на все сто!..

И он действительно испытал огромное облегчение, словно несколькими своими словами Бобби зачеркнул пять лет отчуждения и холодности, в течение которых Джим ежедневно казнил себя за свою ошибку, но не мог найти сил, чтобы первым протянуть руку сыну.

— Я люблю тебя, папа, — прошептал Бобби, прижимаясь к отцовской груди.

— Я тоже тебя люблю, сынок, — ответил Джим, не замечая слез, которые катились по его лицу. Потом он взял Бобби за руку, и они вместе стали подниматься по лестнице. Элис провожала их взглядом. Вот уж поистине, думала она, Рождество — время настоящих чудес.

Утром Бобби первым спустился в гостиную, чтобы развернуть сложенные под елкой подарки. Через несколько минут к нему присоединились Шарлотта и родители. Шарли Джим купил на Рождество разнообразный спортивный инвентарь, в том числе «железного питчера» — автомат, подающий бейсбольные мячи, чтобы весной она могла начать тренироваться правильно их отбивать. О таком приспособлении Шарли мечтала давно, и Джим решил ее порадовать.