Над головой раздается треск открываемого окна.

– Майя, дочка, ты что-то потеряла?

Я задираю голову и вижу тетю Нюру – соседку с первого этажа, высунувшуюся на улицу почти по пояс. Она подслеповато щурится и быстро оглядывает снег вокруг. Наконец ее взгляд застывает на моем лице.

– Ты плачешь? Детка, что случилось?

Сама того не ожидая, я вдруг выкладываю ей про то, что меня караулит надоевший ухажер. Дикая история вкупе с моим заплаканным, из-за ветра, лицом удивительно ее трогает. Она распахивает окно пошире и командует:

– Так, деточка, хватит терпеть бедствия и лишения из-за тупого мужика. Залезай ко мне.

Я с тоской смотрю на ее подоконник.

– Да как же я заберусь? Тут высоко.

– А я тебе сейчас стул принесу, а потом, когда залезешь, сама за ним схожу. – Соседка скрывается за шторой почти на минуту, а потом возвращается со старым венским стулом, аккуратно подает его мне через окно.

Я снимаю пуховик, чтобы не сковывал движений, закидываю его соседке и карабкаюсь на стул. Эх, все равно слишком высоко! А свобода была так близко…

– Знаешь, а ведь у меня еще где-то детский стульчик был, – с сомнением говорит соседка и снова исчезает за шторой.

Мне везет, и через десять секунд у меня имеется уже двухъярусная башня для лазания по окнам. Я держусь за стену, чтобы не упасть, и карабкаюсь к подоконнику. Да что за ерунда! Не хватает буквально десяти сантиметров. Можно, конечно, попробовать чуть подтянуться на руках, но крайне не хотелось бы оторвать тете Нюре карниз. Чертыхаюсь. После чего вдруг замечаю, что в соседских окнах уже торчит куча заинтригованных лиц. Ох, уж эти любители зрелищ!

Тетя Нюра задумчиво чешет затылок.

– Знаешь, Майя, я, пожалуй, к Машке схожу. У нее есть такая милая скамеечка для ног, вот ее нам прям очень не хватает.

До того как я успеваю возразить, соседка убегает. Ладно, подожду. Я прислоняюсь к стене и с задумчивым видом оглядываю окружающий меня пейзаж. Почему-то вспоминается Артём. Какой же он все-таки красивый! Жаль, я не догадалась предложить ему сходить в кафе вместо того, чтобы мерзнуть на улице. Сейчас бы сидела себе в теплом месте, попивала кофе…

– Держи! – Тетя Нюра пихает мне в грудь маленькую деревянную скамейку.

Мне приходится изрядно помахать руками, чтобы помочь телу удержать равновесие.

– Давай-давай, пока совсем не окоченела, – поторапливает соседка.

Я забираю у нее скамейку и пристраиваю ее в ногах, потом начинаю медленно выпрямляться, дабы продолжить «восхождение».

Трах! Бах! Я и моя башня обрушиваемся в снег.

– О господи! Маечка, ты цела? – Испуганная тетя Нюра чуть не прыгает в сугроб вслед за мной.

– Вроде цела, – сиплю я, перекатываясь на живот.

Снег бодро сыпется за шиворот. Фу! Я подскакиваю на ноги, как ужаленная.

– Какое чудо, что нынешняя зима такая снежная, правда? – замечает тетя Нюра, одергивая халат. – Иначе без переломов бы не обошлось.

– Наверное. – Я кое-как вытряхиваю снег из одежды и вновь сооружаю башню из стульев.

Несколько секунд позора, и я наконец забираюсь в квартиру к соседке. Ура! Через минуту я уже подымаюсь на свой этаж.

– Дорогая, ты не знаешь, что это за упырь там сигналит второй час? – вместо приветствия спрашивает мать. – На черном автомобиле?

– Понятия не имею, – кидаю я и делаю пару шагов по направлению к своей комнате.

– Дзынь! Дзынь-дзынь! Дзы-ы-ынь! – разражается чудовищной трелью дверной звонок.

Мама направляется к дверям.

– Стой! – шепотом кричу я и машу на нее руками. – Стой! Назад!

– Что происходит, Майя? Может, объяснишь?

Я оттесняю ее от двери и заглядываю в глазок. На лестничной площадке стоит Лаптев, и лицо у него такое, словно он готов вцепиться кому-нибудь в горло. Я отшатываюсь от дверей и увлекаю маму на кухню.

– Пожалуйста, давай не будем открывать.

– Дзынь! Дзынь! Дзынь! – Похоже, Лаптев готов терзать наш звонок бесконечно.

– Мне не нравится этот звук! – вопит Алёнка так, что слышно во всем доме. – Мам…

Я зажимаю ей рот ладонью.

– Тихо! Мы должны сделать вид, будто никого нет дома.

– Майя, это просто смешно! – Мама крутит пальцем у виска.

– Девочки, откройте уже кто-нибудь входную дверь! – доносится из гостиной голос Анатолия Иваныча.

Меня прямо подбрасывает от злости, я прожигаю мать разъяренным взглядом.

– Почему твой лысик всё еще здесь? Он же должен был уехать в Кочкино?

– Лысик? – Мамино лицо перекашивает. – Что это еще за выражения? Слышал бы тебя папа!

Звонок продолжает разрываться. Алёнка вырывается из моей хватки и злобно топает ногами.

– Противный звук! Противный!

– Девочки, почему вы не открываете? – На пороге кухни появляется смущенный Иваныч.

– Вот вы-то и будете всё расхлебывать! – Я хватаю его за грудки и тихонько трясу. – Сейчас откроете дверь и скажете моему бывшему, что я уехала в командировку.

– В командировку?

– Да! Вернусь не скоро.

– Хорошо, – миролюбиво улыбается Иваныч. – Мне нетрудно. С тебя шоколадка.

Он уходит в прихожую, а я закрываю дверь на кухню.

– Так! Сидим тихо!

– А можно я тебе стишок расскажу? – тут же канючит Алёнка.

– Нет.

– Но почему? Он совсем маленький…

Я хватаю со стола какую-то печеньку и почти запихиваю дочери в рот.

– Лучше поешь!

– Ладно, – кивает она и бодро жует.

– А не проще ли объясниться с бывшим по-человечески? – менторским тоном вопрошает мать.

Я кошусь на сережки в ее ушах и мрачнею.

– Нет.

Она недоуменно фыркает, но больше ничего не предлагает, сосредоточенно перебирает столовые приборы в ящике.

Минуты через две в кухню возвращается Иваныч.

– Ну, всё! Отделался.

Я без сил падаю на табуретку.

– Чаю мне! Чаю!

Как не удивительно, но Анатолий Иваныч вечером отчаливает на вокзал. Я специально мою после его ухода полы, надеясь на народные приметы. Чем черт не шутит? Может, неприятный гость, правда, больше не вернется? Покончив с уборкой, несколько раз обхожу квартиру, наслаждаясь отсутствием признаков деревенского мужика. Какая все-таки красота! Никаких тебе носков на ковре, никаких треников на стульях. Да и в ду´ше теперь можно сидеть сколько захочется, а после выпорхнуть в одном полотенце.