— Мне хотелось бы, чтобы ты завтра пришел сюда снова и дал официальные показания. Сегодня у нас была просто беседа.

Прощались они безо всяких признаков дружелюбия.

— Ну и что ты думаешь? — поинтересовался Уэлбер.

— Думаю, что-то он крутит. Все время, пока мы задавали вопросы, он отвечал как заведенный одно и то же. Как будто заранее отрепетировал. Обычно люди начинают добавлять что-то в показания, изменять детали, вспоминать подробности, а не просто повторять одно и то же. Даже если он не виновен, то что-то скрывает.

В конце рабочего дня Эспиноза, как и обещал, заехал за Ирэн, и они вместе направились в Пейшото. Эспиноза купил хлеба, еды, вина, планируя интимный ужин при холодной погоде, которая за последние дни совсем испортилась.

— Ты действительно думаешь, мне лучше остаться у тебя?

— Мне это приятно.

— Но есть ли в этом необходимость?

— Это не необходимо, но предпочтительно. У меня нет никакой возможности обеспечить тебя полицейской охраной. С официальной точки зрения жалоб не поступало, дела нет, и никакого расследования не велось. Мне будет гораздо спокойней, если ты будешь со мной. Я поставил двух детективов следить за Габриэлом до конца недели. А потом посмотрим.

— И как долго, ты думаешь, это будет продолжаться?

— Думаю, что развязка близка.

— Это звучит как предсказание.

Они остались у его. Радовались еде и вину. Потом забрались в кровать, убаюканные ветром, что бился в оконные рамы. Эспиноза ни о чем не спрашивал, но Ирэн сама рассказала ему о своих отношениях с Ольгой. Она подтвердила то, что подозревал Эспиноза: они были любовницами, когда жили вдвоем в Сан-Пауло.

Эта ночь была другой. Не лучше или хуже, чем предыдущие ночи. Просто другая.

9

На следующий день, в тот час, на который было назначено свидание с Габриэлом, дона Алзира поднялась по ступенькам участка и на минуту остановилась в небольшом коридорчике, что вел к кабинету Эспинозы. Она еще раз осмотрела свою одежду (темная и скромная, как раз подходящая к случаю) и пригладила волосы. Она стояла в коридоре и ждала, будто на автобусной остановке, пока ее не заметил какой-то проходящий мимо полицейский.

— Я могу вам помочь, сеньора?

— Я хотела бы увидеться к комиссаром Эспинозой.

— По какому делу?

— Я пришла дать показания.

— Вас вызывали для дачи показаний?

— Конечно, нет.

— Тогда вы не могли бы все же мне сообщить, по какому делу? Комиссар сейчас на совещании.

— Просто скажите ему, что пришла мать Габриэла.

Оглядев стул, на который детектив предложил ей присесть, она поблагодарила его и осталась стоять. Несколько минут спустя открылась дверь кабинета Эспинозы, и оттуда вышли двое. Одного из них она узнала. За ними шел комиссар Эспиноза.

— Дона Алзира, чему обязан вашим визитом?

— Это не визит. Я пришла дать показания вместо сына.

— Сеньора, вы не можете этого сделать! Нам нужен он, а не вы.

— Понимаю, комиссар, но мои показания прояснят те события, в которых замешан мой сын.

— Дона Алзира, мы ценим вашу помощь, но в данный момент заинтересованы в показаниях вашего сына, а не в ваших.

— Но вам придется меня выслушать, комиссар. Габриэл не имеет ничего общего с этими смертями, он просто оказался восприимчив к чужому злу.

— Дона Алзира, это решать полиции, замешан он в этом или нет.

— Вы совершенно правы, комиссар, но думаю, вы измените свое мнение, когда услышите, что я вам скажу.

— Если вы хотите дать показания, то вам надо посоветоваться с адвокатом.

— Присутствие или отсутствие адвоката ни на йоту не изменит моих показаний.

— Хорошо, дона Алзира я вас выслушаю, но хочу сразу поставить вас в известность, что это ни в коем случае не означает, будто ваш сын освобождается от дачи показаний.

Он позвал Уэлбера, закрыл дверь в кабинет и предупредил, чтобы их не прерывали.

— Какие события вы имели в виду сеньора, когда сказали, что ваш сын не имел к ним никакого отношения?

— Я имела в виду смерть той девицы и того иностранца.

— Почему вы считаете, что ваш сын не имеет к ним никакого отношения?

— Я не говорю, что он не имеет к ним самим никакого отношения, действительно, он представлял собой исходный толчок всех событий — или, вернее, не он сам, а предсказание этого иностранца. Мой сын является всего лишь жертвой.

— Имеются серьезные указания на связь вашего сына с этими смертями.

— Он никого не убивал.

— Почему вы так уверены в этом, сеньора?

— Потому что это сделала я.

Эспиноза и Уэлбер одновременно наклонились к доне Алзире, как люди, которые сомневаются в том, что они верно услышали сказанное.

— Что вы сказали, дона Алзира?

— То, что слышали. Я убила их.

Ее голос был ровным и спокойным. В нем звучал не гнев: в нем была надменная горделивость, будто она ожидала похвалы за то, в чем призналась. Дона Алзира продолжала сидеть ровно, она и пальцем не шевельнула, руки ее покоились на замке дамской сумочки.

— Сеньора, вы сознаете последствия того, что вы сейчас сказали?

— Конечно. Я призналась в двух убийствах, хотя и не считаю, что это убийства.

— Вы действовали так, чтобы защитить себя?

— Смотря в каком смысле. Я защищала не себя, а своего сына.

— Вы можете рассказать, как именно вам удалось их убить?

— Конечно. Но это потребует некоторого времени.

— Об этом можете не беспокоиться! Мы готовы внимательно слушать вас, независимо от того, сколько для этого понадобится времени.

— Хорошо, хотя трудно точно сказать, когда именно это началось. Я бы сказала, это связано с тем, что падре Кризостомо отказался мне помочь в битве со злом. Я поняла, что он постарел и потерял силу духа, что была свойственна старым христианским подвижникам, а он слишком погряз в благополучном существовании. Когда-то он, как тигр, сражался со злом, верил, что бесов надо изгонять, а теперь вот превратился в сытого ленивого кота. Я пожаловалась ему, что моего Габриэла одолели злые демоны, что надо срочно делать что-то, пока они не разрушили его душу, но падре Кризостомо не придал моим словам никакого значения. Он сказал, что Габриэлу нужно жениться и завести собственную семью — как будто он не имеет семью сейчас, как будто бы меня вообще нет, как будто он нуждается в какой-то другой женщине, чтобы заполнить эту пустоту! Мужчины не понимают, что значит, когда ты кого-то родишь, кого-то, кто является частью тебя, и остается частью тебя и позже. Вы никогда не понимаете, что такое быть матерью.