Ирелла на секунду замешкалась, потом отправила дверному механизму разблокирующий код. Дверь бесшумно открылась, и она вошла. Личные апартаменты Кенельм состояли из восьми комнат: официальной приемной, гостиной, комнаты отдыха с интерактивной сценой в центре, столовой, комнаты–спа, спальни, ванной и кабинета. Едва она перешагнула порог, зажегся свет. Маленькие сенсорные дистанционки выпустили насекомьи ножки и, цепляясь за одежду Иреллы, спустились на пол. Они разбежались, а она закрыла глаза, «оседлав» их. Множество картинок вливалось в мозг через нейронный интерфейс, позволяя заглянуть во все комнаты сразу, изучая одновременно планировку и оборудование.

Здесь не было никаких активных независимых датчиков, и Кенельм не лежало в своей кровати. Оне действительно вновь погрузилось в спячку через день после Иреллы, как и было запланировано. Ирелла позволила себе выдохнуть и принялась за работу. Дистанционки тщательно записывали обстановку каждой комнаты на тот момент, когда Кенельм отправилось в гибернацию, положение каждого незакрепленного предмета, даже расстановку и поворот стульев. Возможно, предосторожность и была чрезмерной, но Ирелле не хотелось, чтобы Кенельм узнало, что кто–то тут шпионил.

Когда все было зафиксировано, Ирелла, естественно, решила начать свой экспертно–криминалистический анализ с кабинета. Она направила туда большинство дистанционок, а сама устроилась в столовой. Кенельм, безусловно, располагало лучшими пищевыми принтерами во флотилии, а после трех дней внутривенного питания Ирелле жутко хотелось есть.

За пять часов дистанционки обследовали и изучили каждый квадратный миллиметр кабинета и всего, что в нем находилось, даже просканировали стены в поисках потайных ниш или проходов. Ирелла стояла в центре комнаты, оглядываясь по сторонам, и в голове ее крутились результаты осмотра. Под полом, в стенах, в потолке — всюду тянулись сетевые кабели. Силовые кабели представляли собой яркие шипящие линии; эфемерные силуэты систем и сенсоров мерцали, как тающие голограммы. Она пришла сюда лично, поскольку знала, что никакие дистанционки никогда не заменят интуицию. Но теперь оказалось, что подозрительное разглядывание кабинета в реальной жизни не ведет к озарению и раскрытию всех тайн, как непременно случалось во всех книгах, к которым она имела доступ.

Она не очень представляла, что именно рассчитывает найти, но в кабинете этого определенно не было. Главным образом она боялась, что то, что могло бы подтвердить наличие у Кенельм тайных планов, содержится в зашифрованных файлах, укрытых где–нибудь в глубине сети «Моргана». А учитывая, сколько данных хранится в ячейках памяти корабля, найти там нужное почти невозможно — разве что гендес провел бы полный анализ содержимого каждого файла; а такая задача растянулась бы на много веков.

Дистанционки переместились в приемную. В конце концов, разве святой Юрий не сказал, что лучший способ спрятать что–нибудь — это поместить на виду? Она нахмурилась. Или это был святой Каллум?

Дальше — спальня. Когда дистанционки закончили там, она прилегла ненадолго отдохнуть.

Гостиная.

Столовая.

Спа.

К тому времени, как дистанционки добрались до комнаты отдыха, Ирелла провела в апартаментах капитана уже два дня: ела, спала, волновалась. Антикварная книга, которую она листала, чуть не выпала у нее из рук, когда дистанционки сообщили, что завершили сканирование. Все было в норме. Все на местах, никаких тайников за фальшивыми панелями, никаких скрытых инопланетных приспособлений.

— Дерьмо.

Она встала и поставила книгу на полку рядом с остальными, предварительно сверившись с записью, что задвигает ее на верное место. У Кенельм было двадцать томов, в которых подробно описывалась история терраформирования Фалькона. Судя по титульному листу, на этой планете они и были отпечатаны. Рука Иреллы легла на корешок. И застыла.

Кенельм явно ценило эти книги. А почему бы и нет? Они важны, они часть их наследия.

Но почему именно эти?

Бегло просмотрев несколько страниц, она убедилась, что это исключительно скучный научный труд. Скучными были даже иллюстрации: бактерии, генетические последовательности, трехмерные графики, резервуар для клонирования, лабораторное оборудование, экспедиции экспертов по оценке, биологические инициаторы размером с небоскреб, орбитальная геологоразведка.

Она помнила историю святого Юрия, как он упрямо следовал за святым Каллумом, отчаянно разыскивавшим свою жену, Сави. Каждый хороший детектив понимает, что о любом человеке можно судить по тому, что он считает важным.

— Чего я не вижу? — спросила она себя и сняла с полки первый том.

— Должен признать, — сказал Алик, — вот это я и называю упражнениями.

Кандара только закатила глаза, насмехаясь над мужскими гормонами, и натянула свою неизменную черную майку. Каюта была крохотной, и пространство для маневров практически отсутствовало.

— Весьма лестно. Тебе нужно чаще ходить в тренажерку. Мы же не знаем, долго ли нам еще этим заниматься.

Она пошарила взглядом вокруг в поисках туфель — и обнаружила их под койкой, под ворохом его одежды.

— Надеюсь, довольно долго.

— Идиот. — Она отпихнула его ноги и села на край койки, чтобы достать обувь. — Я имела в виду нашу миссию.

— О. Да. — Малоподвижные черты лица Алика сложились в хмурую гримасу.

— Серьезно? Уже передумал?

— Нет. Просто очнулся на передовой реальности. Время — абстракция, ты же знаешь. Люди на самом деле не понимают этого. Думаю, это потому, что все мы не желаем принимать того, что стареем.

Она бросила усталый взгляд на его закаменевшее лицо с перекроенными мышцами и глянцевитой, как пластик, кожей:

— Ну…

— Да–да, знаю–знаю. Не тычь меня в это носом. Человеку в моем положении приходится плыть по течению. В наши дни у всех на Холме клонированных частей больше, чем оригинальных.

Она похлопала его по ноге.

— Больше нет.

— Эй, Вашингтон жив. Ну… в День «S» его щит все еще держался.

— Зато в Рио, держу пари, полный бардак.

На миг она вновь оказалась там, на горячих песках Копакабаны, с молодыми и энергичными, горделиво демонстрирующими свои роскошные тела солнцу. Запах уличной еды и крема от загара на ветру, музыканты, играющие на авенида Атлантика, живущие мечтой о том, что какой–нибудь продюсер остановится и поманит их за собой. Ночная жизнь: буйствующие в барах футбольные болельщики, сирены мотоциклов, разгоняющие гуляк. Марши гордости, марши протеста, влюбленные, которым никто больше не нужен, семьи, заполняющие парки, — всем хорошо живется под солнцем. Карнавал — прекрасное, дикое, счастливое празднество смеющихся маньяков, петляющее по улицам приземлившейся радугой.

Ничего этого больше нет.