— А как бывает, Ди? — спрашиваю резко севшим голосом. — Сколько, по-твоему, нужно времени, чтобы осознать, что никакие на хрен объяснения мне не нужны?

— Объяснения нужны всем. Не лги, что не хотел их услышать…

— Хватит, Дайан, — прерываю сестру, жестом призываю к молчанию. — Ты можешь не верить, но я дико устал от этой темы.

— Хамдан спас тебе жизнь, чудом сохранив свою, — с укором бросает сестра, ткнув пальцем в мою грудь. — Ты дышишь, потому что этот парень заслонил тебя собой, несмотря на то, что ты …, — она осекается, бросая на меня тяжелые взгляды.

— Что замолчала? Продолжай.

— Не вынуждай меня говорить то, что тебе не понравится.

— Рискни, Дайан, — киваю, сложив руки на груди. — Ты, правда, думаешь, что он меня закрывал, бросившись под пули?

Дайан не отвечает, задумчиво отводя взгляд в сторону.

— Я помогла Алисии попасть на помолвку, — спустя минуту молчания, едва слышно признается сестра. — Я сама предложила, она бы не осмелилась.

— Тебе не стоило вмешиваться, Ди, — глухо отвечаю я.

— Она страдает. Я не могла иначе…

— Тебе не стоило вмешиваться!

— Я все испортила, Ран? — подавленно спрашивает Дайан, ткнувшись лбом в мое плечо.

— Ты её знаешь. Рано или поздно Алиса нашла бы способ добраться до меня, — уклоняюсь от прямого ответа. — Но вы выбрали самый неудачный момент из всех возможных.

— Хочешь, чтобы я уехала? — Дайан запрокидывает голову, стирая с щеки сбежавшую слезу.

— Ты должна пойти туда, где тебе будут рады, Дайан, — мягко произношу я.

Ди распахивает глаза, всматриваясь в мое лицо и потрясенно выдыхая. Поток слез усиливается в разы, переходя в горькие рыдания. Я прижимаю сестру к себе, успокаивающе гладя ладонями по спине.

— Иди туда, где ты сейчас особенно нужна.

— Она тебя не простит, Амиран, — шепотом выдыхает Дайан, крепко обнимая меня за плечи. — Ты понимаешь, что делаешь?

— Я делаю то, что должен, Дайан.

Отправив сестру в свою бывшую резиденцию, я вернулся в кабинет. Осколки успели убрать, кресло вернули на место, а в ящике стола появилась новая бутылка виски, которая пришлась весьма кстати.

Я изрядно к ней приложился, но сначала сделал пару контрольных звонков и закончил кое-какие дела.   В свою спальню поднялся, как обычно — глубоко за полночь, уставшим и мечтающим о теплом душе и свидании с подушкой, но как оказалось, у подушки другие планы.

Захожу, не включая верхний свет и резко торможу в центре комнаты, заметив полуголую Вирджинию в белоснежной кружевной комбинации, едва прикрывающей бедра. Она смотрит на меня с зовущей полуулыбкой, неподвижно застыв возле воистину царского ложа. Тончайшая ткань красиво огибает контуры стройного женского тела, натягиваясь на высокой упругой груди и не скрывая от прямого мужского взгляда очертаний темных сосков. Черный шелк, расчёсанных до блеска волос, свободно струится по смуглым плечам, словно лаская нежную кожу.

— Ты долго, Амиран. Работаешь на износ, а отдыхать совершенно не умеешь, — улыбка Джины становится шире, откровеннее.

О цели её присутствия гадать не приходится, но, кажется, мы друг друга немного недопоняли. Я не нуждаюсь в женской компании. Острый передоз, слишком много для одного дня, хотя невозможно не заметить, что выглядит Вирджиния вполне эффектно. Красивая, сексуальная, молодая женщина, давно и искренне любящая меня. Это так, иначе она не приняла бы мое предложение. Вирджиния готова на все, что я попрошу или потребую, и знаю, что отказа не будет.

— Когда я отправлял тебя спать, то имел в виду твою спальню, Джина.

— А есть разница? — вильнув бедрами, она смело шагает вперед. — В твоей я еще не была. Хочу исправить недоразумение.

Девушка сокращает расстояние до пары метров, и остановившись, спускает с плеч бретельки шелковой рубашки. Ткань, плавно скользнув по изящному телу, падает к ногам, оставляя Вирджинию полностью обнаженной.

— Ты расстроен и дико устал. Я могу помочь тебе, Ран, — теплые ладони опускаются на мою грудную клетку, пальцы сминают атлас рубашки, дергают в стороны полы, освобождая пуговицы из петель.

— Ты уже помогаешь, — поддев подбородок Вирджинии, вынуждаю взглянуть на себя. — Я не собираюсь просить о большем.

— Тебе не нужно просить, — поднявшись на носочки, она ведет губами по моей скуле и горячо шепчет прямо в ухо: — Несмотря ни на что сегодня был самый счастливый день в моей жизни. Я хочу его запомнить, Амиран. Даже если ты не чувствуешь того же. Мне достаточно благодарности и возможности быть рядом. Я слишком долго ждала, почти смирилась, что никогда… Всегда чужой, не мой, — прижавшись щекой к моей шее, шумно вздыхает. — Боялась даже мечтать.

— Джина, послушай меня, — касаюсь её плеча, мягко отстраняя.

— Не хочу, — тряхнув темными волосами, она обхватывает мои запястья и опускает раскрытыми ладонями на свою тяжело вздымающуюся грудь. — Все твое, Амиран, — жарко глядя мне в глаза, произносит Вирджиния. — Только твое.

Алисия

На смену самобичеванию, жалости к себе, четырехмесячной тоски по Амирану и депрессии пришла ослепительная ярость. Но именно в ней я решила найти ту самую силу, которая поможет мне восстать из пепла и обернуться свободным, ярким, непревзойденным фениксом, который больше никогда и никого не подпустит к себе так близко.

Больше ни один мужчина…. Будь он на земле кем угодно — принцем, королем, эмиром, возомнившим себя Богом. Ни один не заберется под кожу, ни один больше не ошпарит мне крылья.

 Я сама сожгу теперь кого угодно, и Амирана аль-Мактума в первую очередь, если он когда-либо посмеет «очнуться» или изменить свое решение вовремя идда.

Конец есть конец. С нетерпением жду официального расторжения брака!

И неважно, что было в голове у моего бывшего мужа, когда он с надменно каменным выражением лица произнес «я развожусь с тобой» — временное помутнение разума или банальное желание унизить, наказать меня за чрезмерную эмоциональность, что должна быть чужда королеве… Я не прощу его! Ни-ко-гда.

Все эти четыре месяца я отчаянно винила себя в своем неуместном поведении, проявленном во время теракта. Но вчера, побывав на помолке Рана и Вирджинии, я осознала: Амиран противоречит сам себе. Отвечает на мой поцелуй так, словно я единственный источник кислорода на глубине в двадцать метров, и в то же время, разводится со мной на глазах у десятков камер, не брезгуя опозорить себя, меня, мою семью и отца. Не гнушаясь выставить меня — свою первую жену и дочь шейха, как вероломно пробравшуюся на банкет дворнягу, в которую можно прилюдно бросить камнем.

Это уже за гранью. Это не поведение мужчины, которого я любила всем сердцем.