Фред теперь часто приходил в библиотеку после своих занятий с лошадьми и задерживался допоздна под предлогом починки вещей, в сущности не нуждавшихся в починке, необходимости принести дров для печки или заткнуть щели тряпками. И не требовалось особого ума, чтобы понять почему.

* * *

– Как поживаешь, Кэтлин?

Кэтлин Блай вытерла лоб и попыталась изобразить улыбку:

– Ой, вы же знаете. Пока как-то держусь.

После кончины Гарретта Блая в доме стояла какая-то особая, давящая тишина. На столе красовалась целая коллекция полных банок и корзинок с продуктовыми наборами, полученными в подарок от соседей, на полке выставлены открытки с соболезнованиями; на заднем дворе две курицы топорщили перья на высокой поленнице дров, внезапно появившейся накануне вечером. На холме возвышался новенький могильный камень, выделявшийся своей белизной на фоне остальных. Жители гор, что бы там о них ни говорили, умели поддерживать друг друга. Итак, в хижине было тепло, еда приготовлена, но внутри все, казалось, замерло: в застывшем воздухе танцевали пылинки, на койке в углу, разбросав в стороны ручонки, спали ребятишки. Жизнь в хижине на время остановилась.

– Я принесла тебе кое-какие журналы. Ну да, знаю, что в последнее время тебе было не до чтения, но, может, возьмешь почитать короткие рассказы? Или что-нибудь для детей?

– Вы очень добры, – сказала Кэтлин.

Элис бросила осторожный взгляд на хозяйку дома, не зная, как себя вести перед лицом невосполнимой утраты. Горе наложило свой отпечаток на внешность Кэтлин: она не поднимала глаз, вокруг рта появились новые морщины, руки бессильно повисли; похоже, у нее не было сил даже смахнуть пот со лба. Она будто сникла под грузом усталости. Будто ей просто хотелось лечь и проспать как минимум миллион лет.

– Не желаете чего-нибудь выпить? – словно опомнившись, внезапно спросила Кэтлин. – Думаю, у меня есть кофе. Наверное, он еще теплый. Я точно помню, что утром его варила.

– Нет, мне ничего не надо. Спасибо.

Кэтлин зябко куталась в наброшенную на плечи шаль. За окном лишь молчаливые горы, голые деревья и свинцовые небеса, нависшие над обнаженными ветками. Одинокая ворона нарушала холодное безмолвие уносившимися ввысь резкими криками. Спирит, привязанная к столбу забора, била копытом, из ноздрей поднимался пар.

Элис достала из седельной сумки книги:

– Я знаю, что малыш Пит любит истории про кроликов. Эта книга совсем новенькая. Прямо из издательства. А вот здесь я заложила некоторые цитаты из Библии, которые помогут обрести душевный покой, если тебе сейчас трудно читать длинные вещи. Тут еще немного поэзии. Ты слышал о Джордже Херберте? Очень проникновенные стихи. В последнее время… я увлеклась поэзией. – Элис аккуратно положила книги на стол. – Можешь оставить их у себя до Нового года.

Кэтлин окинула взглядом стопку книг, провела пальцем по заголовку той, что лежала наверху, после чего вернула ее Элис:

– Мисс Элис, можете забрать книги назад. – Кэтлин откинула волосы со лба. – Не хочу зря держать их у себя. Я ведь знаю, с каким нетерпением люди ждут чего-нибудь новенького, что можно было бы почитать. И кому-то придется слишком долго ждать.

– Нет проблем.

Улыбка на лице Кэтлин погасла.

– На самом деле я не вижу смысла тратить на меня свое время. По правде говоря, мне сейчас даже думать тяжело. Ну а что касается детей… у меня нет ни времени, ни сил им читать.

– Не волнуйся. У меня еще полно книг и журналов для других людей. А твоим детям я просто оставлю книжки с картинками. Тебе не придется ничего делать, и они сами…

– Я не могу… Не могу ни на чем сосредоточиться. Не могу ничего делать. Каждый день я встаю и выполняю всю рутинную работу: кормлю детей, ухаживаю за животными, но все это мне кажется…

Уголки губ Кэтлин поползли вниз, она закрыла лицо руками и страдальчески вздохнула. Прошла мучительно длинная секунда. Плечи Кэтлин начали конвульсивно дергаться, и, пока Элис судорожно пыталась найти нужные слова, из груди Кэтлин вырвался надорванный, животный, низкий вой. Элис еще не приходилось слышать столь душераздирающего звука. Звук, точно исходивший из какого-то разбитого инструмента, взмывал ввысь и падал вниз приливной волной скорби. Кэтлин продолжала рыдать, крепко прижав руки к лицу.

– Я скучаю по нему! Я просто скучаю по нему. Ужасно скучаю! Скучаю по его телу, скучаю по его прикосновениям, скучаю по его волосам, скучаю по его голосу, который произносит мое имя. Да, я знаю, что он очень долго болел и от него осталась практически оболочка, но, Господи, как мне теперь жить без него?! Господи! Господи, я не смогу этого сделать! Просто не смогу. Ох, мисс Элис! Я хочу, чтобы Гарретт вернулся. Я просто хочу, чтобы он вернулся.

Элис испытала двойной шок, поскольку, помимо злости, она еще никогда не видела у местных семей особо сильных проявлений эмоций, разве что вялое неодобрение или изумление. Обитатели гор не привыкли демонстрировать свою слабость. А потому это зрелище было невыносимым. Элис наклонилась и обняла Кэтлин, тело которой сотрясалось от рыданий с такой силой, что Элис начала трястись вместе с ней. Она сжала Кэтлин обеими руками, притянула ее к себе, чтобы та выплакалась, и держала настолько крепко, что скорбь, выплескивающаяся из груди Кэтлин, стала физически ощутимой и тяжесть этого бремени могильным камнем легла на плечи обеих женщин. Элис прислонила голову к голове Кэтлин, пытаясь взять на себя частицу ее тоски, сказать без слов, что еще осталась красота в этом мире, пусть даже иногда от человека требуется каждая крупица сил, чтобы ее найти. И вот наконец всхлипывания стихли, словно набегающие на берег волны. Теперь Кэтлин лишь шмыгала носом и периодически икала, от смущения качая головой и вытирая ладонью глаза.

– Простите. Простите. Простите.

– Не надо, – прошептала Элис. – Тебе не за что просить прощения. – Она взяла Кэтлин за руки. – Это ведь замечательно, когда ты можешь кого-то так сильно любить.

Кэтлин подняла голову, устремив на Элис взгляд опухших глаз, обведенных красными кругами, и стиснула ее тонкие, сильные, загрубевшие руки.

– Простите меня, – повторила она.

На этот раз Кэтлин имела в виду совсем другое. Элис продолжала смотреть ей в глаза, пока Кэтлин не выпустила ее руку. Вдова вытерла слезы ребром ладони и бросила взгляд на все еще спавших детей.

– Боже мой, вам, пожалуй, пора, – сказала она. – Ведь предстоит объехать еще кучу домов. Бог его знает, что там будет с погодой. Да и мне лучше разбудить детей, а то опять будут полночи колобродить.

Элис не сдвинулась с места:

– Кэтлин?

– Да? – Кэтлин снова улыбнулась, нерешительно, но очень старательно, сжав в кулак все свои силы.

Элис положила книги на колени:

– Хочешь… хочешь я тебе немного почитаю?

Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать[3].