Вино и виски лились двумя разноцветными реками, но ни один глоток не выпивался без тостов, которые и являлись яркими связками беспорядочных разговоров по углам, выстреливая каждые пять минут. Иногда тосты провоцировали смешные ремарки из публики. Тогда Коля надевал свою капитанскую фуражку и гаркал:

– Не превращайте тост в дискуссию!

Джон очень смеялся, когда Анна ему это перевела. В очередной раз поднялся бывший видный политик и завел длинный монолог о том, как благодарны все должны быть за такие жизненные моменты, такую природу и таких необыкновенных людей. И вообще, как прекрасно, что новое поколение российских людей будет жить гучче, дольче и версаче… Всё настолько пошло, что присутствующие даже как-то поежились. А Джон почувствовал, что настало время ему внести свою лепту, и громко сказал по-английски:

– Не превращайте тост в молитву.

Все зааплодировали с облегчением.

– Наш человек, Анька! – воскликнул Владимир.

Шеф поднял тост за то, что их всех объединило в тот вечер за этим столом, – за яхт-спорт. Коля сделал вид, что даже обиделся:

– При чем тут спорт! Спорт больному бесполезен, а здоровому вреден, – и махнул полстакана виски.

К тому времени, когда подали пасту, все были уже изрядно навеселе и решили перейти на вино.

– Я вообще-то не возражаю, ваше дело, – заявил Коля. – Но поскольку тут говорили о спорте, у меня нет иного выбора, как предложить нашим аглицким друзьям попробовать себя в исконно аглицком виде спорта: кто выпьет больше виски. – И он выразительно взглянул на Джона.

Чтобы ни у кого не оставалось иллюзий и чтобы всё было по-честному, Коля заказал новую бутылку – для них двоих. Анна боялась за Джона, боялась, что вечер будет испорчен: перепить Колю – безнадежная затея, у того за плечами долгие годы упорных тренировок. Но Джон подхватил забаву, и где-то через час бутылка опустела. Мгновенно на столе появилась вторая.

– Ходко идет парень, он мне начинает нравиться. Подходит ли он тебе, Анька – это мы определимся после второй бутылки.

Джон уже чувствовал себя совершенно в своей тарелке и тут же парировал:

– Если «Челси» подходит вашему Абрамовичу, то отчего это я могу не подойти Анне? Она, конечно, беднее Абрамовича, ну так и я дешевле «Челси».

Юмор становился грубоватым, но они уже прошли ту грань, когда это могло бы свидетельствовать о глупости или отсутствии вкуса. Они были уже свои.

На фоне всеобщего гвалта приглушенная беседа шефа с женой Коли выглядела почти интимной. Она рассказывала шефу немного о своей жизни, спокойно, само собой разумеющимся тоном, повествуя о своих проблемах. Естественно, у кого нет проблем?

– Я так все время за него волнуюсь. Работает круглые сутки, и очень много приходится пить. Все пытаюсь его приучить к здоровому питанию. Очень любит фуа-гра. Но ведь это же сплошной холестерин, разрушение печени. Нет, теперь только овощные супчики и омары. Слава богу, хоть бессонницы нет. Это благословение, это его спасает. Я так благодарна ему, что он такой хороший отец, детей приучил к труду. Старший закончил Кембридж, работает сейчас в Сити. Дети трудоголики, все в отца, всегда брали с него пример. Сын – спортсмен, в прошлом году выиграл кубок по виндсерфингу. Дочь тоже переняла увлечение брата и не отстает от него по результатам.

Шеф был совершенно очарован манерами этой женщины, ее прекрасным английским, выбором темы разговора. Джон посматривал на него с другого конца стола и видел, как шеф млеет от этих людей, от их размаха, уверенности и ума, не упускающего ни одного нюанса застольного, беспорядочного разговора. Джон знал, что означает для его шефа припасть к «сильным мира сего», и думал, что, вот, Анна сделала ему еще одно огромное одолжение. Шеф на всю жизнь запомнит этот круиз, который иначе был бы, конечно, милым, но тривиальным, а возможно, и скучным для него и его трофейной партнерши.

Поздно ночью они спускались пешком к причалу. Коля и Джон шли в обнимку, распевая:

– Yesterday… All my troubles seemed so far away… – А перед лодками, глядя друг на друга, старательно вывели: – Love me tender, love me sweet, never let me go…

Конечно, это были люди с другой планеты, но Джон чувствовал, что не уступает им: у них были разные вкусы, разная этика, но их объединяла эта любовь к жизни, умение поглощать ее без страха, смакуя и наслаждаясь.

В постели он сказал:

– Baby-cat, ты великолепна. Я в вечном долгу. Ты приручила шефа для меня. И они все так к тебе здорово относятся. Но я тебе еще один секрет открою. Я совершенно пьян, просто вдребезги. Ты меня сегодня ночью даже не трогай. Только никому не говори, обещаешь?

В последний день путешествия шеф болтал на палубе с Джоном:

– Я думал о нашем разговоре всё время. Ты прав, Джулия, возможно, немного академична. Ей надо больше практики. Я поставлю ее во главе американской региональной группы. Пусть едет в Сан-Франциско.

– Ты с ума сошел! Можешь забыть тогда про цифры по Америке и Восточной Азии.

– Ничего, трудно быть хуже нынешнего, а он у нее будет вторым номером, подстрахует. А она там быстро всё перевернет и наведет порядок. Кстати, мне понравилась твоя Анна. Не мой тип, слишком умная и сильная. Но я хотел бы, чтобы у меня был такой друг. А за тебя я рад. Поздравляю.

– Мы договорились не говорить об этом. И вопрос о выборе вообще не стоит.

– Ну, как знаешь. Но в моих глазах ты будешь полным лузером, если потеряешь ее, – сказал шеф, поднимаясь из шезлонга и лениво спускаясь в бассейн.

Возвращение в Эдинбург отдавало сюрреализмом. Неделю на яхте Джон и Анна любили друг друга, не скрываясь, на виду у всего народа, и все воспринимали это как само собой разумеющееся, как красивую пару, под стать друг другу. Дома же Джон почувствовал себя несчастным и виноватым. Одри была явно оскорблена его бронзовым загаром. Рассказывая про мозговые штурмы на яхте, где были одни мужчины, ибо женщины на кораблях – к несчастью, Джон ощущал себя полным дерьмом.

На работе прояснялось. Джулия притихла и готовилась к ссылке на Тихий океан. Джон полностью погрузился в работу, пытаясь вернуться в естественное состояние. Он текстанул Анне, что всю неделю будет наверстывать, а потом улетит в Германию. Заскочит к ней, конечно, но ближе к середине следующей недели, на обратном пути. Он не мог продолжать с ней прежнюю безмятежно-легкую игру, как это было до Парижа. И не мог предложить ничего иного.

Первые два дня Анна летала как на крыльях, а потом спохватилась: радоваться-то нечему – всё вернулось на круги своя, с теми же никого ни к чему не обязывающими текстами. Она ненадолго съездила в Москву, разминувшись с Джоном, возвращавшимся из Германии, и тот написал ей: «Ничего, в другой раз».

После Германии Джон понял, что выбор всё же неизбежен. Одри за время его отсутствия, судя по всему, обыскала его компьютер и, вообще, всё, что можно. Среди находок обнаружился компромат: какие-то парижские счета, фотография Анны в компьютере, их переписка. Неужели забыл запаролить? Неделю жена с ним не разговаривала, а потом решила, что пора пришла: