сходя с этого места, восемнадцатилетний Гурджиев вошел в состояние созерцания, “воспоминания и обозрения всех существующих категорических убеждений”, “сопоставления различных фактов, гипотез и предположений авторитетных людей, обладавших действительно большим знанием”, и “достиг состояния бытия, соответствующего этому знанию”[423]. После трех дней углубленных созерцаний Гурджиев убедился, что ответы, которые он искал, могут быть найдены в области “подсознательного процесса мышления человека”, а также в той области науки, “которая была высоко развита в древнее время и именовалась ‘мехкенесс’, название, означающее ‘снятие ответственности’, из которой современная цивилизация знает лишь незначительную часть под именем ‘гипнотизм’”.

Дальнейшие странствия, а также изучение устных и письменных источников по интересующему его вопросу, продлившиеся два года, по словам Гурджиева, привели его в другой суфийский монастырь, где он полностью посвятил себя изучению материалов, находившихся в его распоряжении. После двух лет теоретических исследований во втором монастыре возникла необходимость практически проверить некоторые детали механизма функционирования подсознательной сферы человека, еще недостаточно выясненные им в теории. Предположительно в 1896 году Гурджиев обращается к применению результатов своих теоретических исследований на практике в роли целителя или, как он выражается сам, “лекаря всякого рода пороков” (и, естественно, – гипнотизера), и на протяжении последующих четырех или пяти лет (т. е., очевидно, до 1901 года) целительство и гипноз становяться его исключительным занятием. Главным итогом его странствий и трудов было открытие им множества важных деталей изучаемого явления (человеческого подсознания), а также убеждение, “что окончательное решение этого вопроса надо искать не в сфере подсознательного процесса мышления, но и в различных аспектах проявления бодрствующего сознания”[424]. С этим последним открытием Гурджиев продолжает свои странствия и лечебные (и, видимо, гипнотические) опыты еще в течение двух лет (вероятно, уже идет 1903 год) “по Азии, Европе и Африке”, после чего он принимает решение о смене амплуа.

Столкнувшись с феноменом массового увлечения оккультизмом, теософией и спиритуализмом (в годы его юности эта мода, очевидно, еще не стала массовой, а затронула только узкий круг интеллектуалов), Гурджиев, который к тому времени уже достиг тридцатилетнего возраста, входит в контакт “с одной из обширных организаций, где люди встречались в попытке достичь определенных результатов путем изучения той или другой из вышеупомянутых ‘наук’” – речь, прежде всего, может идти о Теософском обществе, которое после смерти Е. П. Блаватской и под руководством Анни Безант и Чарза Лидбитера действительно стало “обширной”, хотя и потерявшей глубину и пластичность организацией, и создает в нескольких городах три небольшие группы и приобретает солидный авторитет “профессора-инструктора” в области оккультизма. С этими группами Гурджиев работает еще по крайней мере два года, безжалостно разрушая все прежние иллюзии и ошибочные идеалы у тех из входивших в эти группы людей, “в ком еще не атрофировалось предрасположение к обретению реального Бытия”, после чего он основывает учреждение, которое впоследствии приобрело название “Институт гармонического развития человека согласно системе Г. Гурджиева” (предположительно, в 1905 году). “Что касается месторасположения Института, Гурджиев решает, что самым подходящим для него местом могла бы стать Россия, в то время мирная, спокойная и богатая страна. Гурджиеву понадобилось еще какое-то время на ликвидацию текущих дел на Востоке (дела эти, как отмечает Гурджиев, были разбросаны по разным странам Азии), и он переселяется в самое сердце России, в город Москву. Согласно одному источнику, небольшой статье, предположительно написанной одним из ранних учеников Гурджиева, под названием “Проблески истины”, это случилось в 1911 или 1912 году, согласно другому, статье Гурджиева, озаглавленной “Материальный вопрос” и датируемой 1924 годом, – в конце 1913 года.

Гурджиев в России – первые шаги

Такова внутренняя канва жизни Гурджиева до его приезда в Россию. Важнейшим событием внутренней жизни Гурджиева был поворот от неоригинального теософически окрашенного романтизма его ранней юности к оригинальным идеям, найденным и оформленным им в период между 1892 и 1911 годами. Эти идеи можно было бы назвать психологическими, если бы в них не было также яркого космологического, алхимического и гармонического, т. е. связанного с музыкой и танцем, аспекта. Почти двадцать лет исследований и практических испытаний новой системы на Востоке подготовили Гурджиева к его западной миссии, продлившейся тридцать восемь лет – до его смерти в 1949 году. В итоге был создан “герметический всплеск”, выходящий далеко за пределы одного только его учения – нельзя недооценить вклад Гурджиева в новую культурную парадигму XX века. Однако важнейшая трансформационная составляющая инициированного им духовного импульса, обращенная к человеческой совести и зовущая к пробуждению от массового гипноза, оказалась, как это обычно и случается, едва ли замеченной.

По свидетельству Гурджиева, в начале 1910-х годов происходит еще одно важное событие его жизни: в связи с новой фазой его деятельности он определяет для себя новые задачи и новые параметры взаимоотношения с миром и людьми. Гурджиев накладывает на себя некие рамки и “обещает своей совести вести в известной степени искусственную жизнь”[425].

Так пишет о себе Гурджиев в небольшой работе, призванной служить своего рода рекламой Института гармонического развития человека, “Вестник грядущего добра”, которая в обычном для него высокопарно-ироническом стиле диктуется им 13 сентября 1932 года в парижском кафе “Le Mone” как “первый из семи призывов”, которые, среди прочих, он “решил адресовать… современному человечеству”[426]. В этой брошюре Гурджиев говорит о намерении раскрыть истинные мотивы и подлинные секреты своей деятельности, что в известной мере он и пытается сделать.

В связи с истинной мотивацией и подлинными событиями в жизни Гурджиева существует один вопрос, а именно – в какой мере можно доверять прямым и косвенным свидетельствам о том и другом событии его жизни или аспекте его деятельности и в какой мере можно доверять тому, что говорит и пишет о них сам Гурджиев. С самого первого своего появления на российском горизонте Гурджиев предстает перед своими знакомыми как “вещь в себе” – его прошлая жизнь, его мысли и мотивы тщательно им скрываются, а люди, с которыми он общается, получают “сделанный”, искусственный образ его. Отныне перед знакомыми, и прежде всего перед его учениками, предстает человек в маске, сценический герой, который к тому же не дает себе особого труда скрывать игровой и сценический характер своего поведения.

Гурджиев сознательно и почти открыто работает на впечатление, которое он намерен произвести на того или иного человека, и здесь он использует две поведенческие модели: первая – работа на ожидание и подобие и вторая – создание напряжения, сшибки или шока. Мы уже видели, как Гурджиев в своих многочисленных прежних приключениях умело создавал ожидаемый образ, служивший конкретной поставленной им задаче – будь то пополнение истощенных финансовых ресурсов или решение