– Ага, вижу, тебе уже лучше, – хладнокровно заметила Аня. –Я как раз вчера в кино видела, как одну дамочку, потерявшую сознание, хлесталипо щекам. Вот и подумала, что это именно то, что тебе нужно.

Изощренную двусмысленность последней фразы, похоже, оцениливсе, и обратный путь проходил в гробовом молчании.

* * *

Денек выдался так себе – без особого напряжения. После синейдамы навестили обколовшегося нарка, потом заядлого грибника – по счастью, собнадеживающим исходом. Было также одно алкогольное отравление, одно пищевое.Струмилин даже успел между двумя вызовами заскочить домой, переодеться в чистуюрубашку и в очередной раз поддакнуть маме, что «Москвич» надо отдать беднымлюдям, поскольку «Раечкино наследство впрок все равно не пойдет».

Возвращаясь с Черниговской, после промывания желудкаодиннадцатилетнему парнишке, опившемуся несвежей фантой, Струмилин вдругсхватил за руку водителя Саню, намеревавшегося повернуть на гору сразу уБлаговещенского монастыря, и попросил проехать по Рождественке, бывшейМаяковке, причем именно там, где проходит трамвайная линия. И тормознуть возлеювелирной комиссионки по имени «Малахит».

– Уж не собрался ли ты жениться, Андрюша? – своим звучным,полновесным голосом осведомилась семипудовая красавица Валюха. – Не собрался литы в «Малахите» венчальное кольцо покупать?

Она обожала подкалывать Струмилина на всякие матримониальныетемы. Андрей долго пребывал в простодушной уверенности, что у Валюхи простоюмор такой своеобразный, пока Белинский по-дружески не предостерег его: этозасидевшаяся в девках красотка, одержимая желанием выйти замуж – все равно закого. Как-то так выходило, что Струмилин остался единственным холостяком наНижегородской подстанции. Долгое время они выдерживали Валюхину осаду вдвоем с КолейСибирцевым, да Николай вдруг прошлой осенью женился на женщине с ребенком и велсебя теперь так, словно обрел счастье всей своей жизни. Струмилину сам-другприходилось трудновато под напором Валюхиного одиночества, но сдаваться он ненамеревался. Были и у него свои причуды. Например, он полагал, что мужчинадолжен носить женщину на руках, а не наоборот. Слабаком он себя никогда несчитал, но принять на грудь сто с лишком кэгэ… пупок развяжется, однако! Валюхаиногда смирялась с полной безнадегой своей осады, а иногда снова приступала кбоевым действиям. Струмилин посмеивался… и сбегал. Вот совершенно как сейчас:буркнул, мне надо, мол, пациента проведать в художественных мастерских, шестьсекунд, если вызов, просигнальте мне на пейджер, я сейчас же вернусь, – икинулся в маленькую железную дверь в стене.

Дело в том, что он совершенно неожиданно вспомнил, где виделраньше Алексея Степановича Семикопного, в просторечии Лешего.

Зрительная память у него была похуже памяти на цифры, новсе-таки при экстремальных ситуациях срабатывала безотказно. Поскольку сейчаскак раз такая ситуация, память и выдала на-гора информацию о том, что зимойСтрумилин (он тогда в очередной раз подменял Белинского в дежурной бригаде)приезжал по вызову в мастерские Союза художников на Рождественке, где два жрецаискусства основательно испортили друг другу вывески из-за хорошенькойнатурщицы, «позировавшей» то одному, то другому в горизонтальном положении.Причем никто не знал, что ту же «картину» пишет и его творческий собрат. Но нетничего тайного, что не стало бы явным, и один из художников швырнул соперникаголовой в мольберт. И соседи, чей творческий покой был нарушен, вызвали милициюи «Скорую».

Художников там суетилось много, однако Струмилинупросто-таки пришлось обратить внимание на Лешего. Некая творческая дама,слишком уж платоническая на вид, шепнула ему, чистоплотно пожимая плечами:

– Не того били, по-моему! Вон, видите лохматого парня? Этадевка у него дневала и ночевала, из его мастерской – я сама слышала! – таки-иенеслись звуки… И вообще это здесь самый опасный человек. Натуральный половойгангстер!

Струмилин оглянулся на худощавого парнишку и пожал плечами.Платоническая дама явно преувеличивала!

– Ну что ты хочешь, Ларочка, – хихикнул низенький толстяк свеселым лицом фавна, слышавший этот разговор. – Здесь ведь раньше, еще дореволюции, что было? Нумера, обычные нумера с девицами! Вот атмосфера и довлеетнад нами, бедными. Приходится соответствовать!

Помнится, тогда Струмилин подумал, что в Нижнем Новгороде дореволюции этих самых «нумеров» существовало огромное количество. Вот, кпримеру, здание их подстанции тоже когда-то предназначалось для очень веселыхцелей. Честное слово, исторический факт! А потом избитый начал подаватьпризнаки жизни, и Струмилин напрочь забыл и о нумерах, и о лохматом «половомгангстере». Вспомнил только сегодня…

Кем бы этот Леший ни приходился Лиде Литвиновой – наверное,близким другом, коль она попросила именно его прийти на вокзал сегодня утром! –он уж наверняка знает, где она живет. И если Струмилин хорошенько попросит…Белый халат поможет, это один из лучших пропусков в мире.

Андрей задохнулся, пока забрался на последний этаж.Физически он как бы четвертый, а «химически», учитывая длину пролетов, –восьмой или даже девятый! С трудом отыскал среди множества других табличку сфамилией Семикопный, нажал на кнопку звонка. Начал ждать.

Никто не появился.

Андрей вдавил палец в звонок и держал его так долго, чтодаже устал. Похоже, Лешего нету в мастерской. А где он? Может, как проводилЛиду домой, так и не возвращался? Ну да, остался за ней поухаживать, ведь ейбыло плохо, совсем плохо. И что, так целый день и ухаживает? Ишь, какой ухажернашелся!

А может быть, он воспользовался ее беспомощным состоянием? Кпримеру, раньше Леший безуспешно домогался ее любви, а теперь, когда у Лидынастал провал в памяти, быстренько уверил ее, что является ее единственным исамым любимым мужчиной… Вдруг так оно и есть на самом деле?!

Дверь открылась. На пороге стоял Леший.

Струмилин, еще весь во власти своих ревнивых подозрений,рванул вперед с таким напором, что вдавил тощего Лешего в противоположнуюстену. Тотчас спохватился, что сказку сделал былью, и сконфуженно отстранился.

– Да я вроде не вызывал «Скорую», – удивился художник – ивдруг вытаращил на Струмилина глаза: – Привет попутчикам! Мир тесен, ага?

– Ага, – согласился Андрей, несколько удивленный, что егозапомнили. – У меня к вам дело. Срочное. Где можно поговорить?

– Ну, говори, – кивнул Леший, гостеприимно окидывая рукоймрачный, сырой, бесконечно длинный коридор, в который выходило не меньшеполусотни дверей. – Слушаю. – И, внезапно обнаружив, что у него расстегнута«молния» на джинсах, торопливо дернул ее вверх и заправил в штаны смятуюрубаху.