Габриэль проходит три квартала и останавливается у пятиэтажного бежевого здания с облупившейся штукатуркой и грязными окнами. Первые два этажа занимает кинотеатр, стеклянная дверь обрамлена латунью, над входом висит расписание сеансов, а над ним – неоновая красная вывеска «Рекс», сделанная еще в семидесятые. В паре метров слева от стеклянной двери – вход в подъезд, через который можно пройти на жилые этажи.

Габриэль жмет на верхнюю кнопку домофона рядом с табличкой «Верена Шустер», но, хотя он ждет некоторое время, никто ему не отвечает.

Он поспешно нажимает на нижнюю кнопку.

– Да, кто там? – доносится из динамика скрипучий ворчливый голос.

– Почта. – Габриэль даже не может разобрать, говорит с мужчиной или женщиной.

Щелкает замок, и дверь открывается. Правда, судя по звуку, замок сломан.

– Спасибо, – говорит в домофон Габриэль, и его голос эхом разносится по коридору.

Он поднимается по лестнице на верхний этаж. Тут всего одна дверь, табличка с именем выломана, и рядом наклеена скотчем бумажка, на которой корявым почерком выведено: «Шустер». На лестничной клетке чем-то воняет.

Габриэль крутит дверную ручку, затем просовывает тонкую пластиковую полоску между дверью и рамой, вдавливает защелку в замок и осторожно приоткрывает дверь.

Задерживает дыхание и прислушивается.

Ничего.

Он беззвучно проникает в темный коридор. Бумажные обои на стенах и потолке покрывает желтоватый налет никотина. Справа на стене висят три фотографии в рамках: на двух изображен мальчик лет семи с застывшей на губах напряженной улыбкой, на третьей – тот же мальчик, но уже старше. В конце коридора – открытая дверь, похоже, в кухню. Оттуда льется солнечный свет. Слышится мерное жужжание насекомых. Под засаленным ковровым покрытием поскрипывают доски. Габриэль медленно крадется в кухню. Тут пахнет прокисшей едой и гнилым мясом – отвратительный сладковатый запах. Габриэлю он знаком, и он знает, как такая вонь въедается в одежду. Этот запах он не раз чувствовал в своей жизни.

Он ступает в прямоугольник света и нехотя приближается к порогу. Кухня небольшая, три на четыре метра. Напротив двери – широкое окно с покачивающимися на сквозняке старомодными гардинами. Когда-то они, конечно, были белыми, но пожелтели от времени. В центре кухни – стол. А на столе – женщина лет пятидесяти. Она лежит на спине, ноги свешиваются со столешницы, руки раскинуты, голова запрокинута, горло изогнуто, и кажется, что гортань пробьет кожу, точно шип.

Труп выглядит так, будто кто-то положил слишком большое животное на слишком маленький разделывательный стол.

Платье взрезано, как и остальные детали одежды, обрывки ткани свисают со столешницы. Женщина лежит перед Габриэлем обнаженная, с раздвинутыми ногами.

Он невольно зажимает ладонью нос и рот. Ему хочется выбежать из комнаты, но он не может отвести взгляда и все смотрит на бледный восковой труп.

Надрез – глубокий, с четкими краями – начинается от ее влагалища и тянется вверх. По лобку. По животу. Между грудей. До ключицы. В голове Габриэля точно полыхает яркая молния, под черепом словно взрывается граната.

В сознании взвивается ураган образов, они кружат с такой скоростью, что Габриэль не может уловить ни один из них. На мгновение у него возникает чувство, что он уже когда-то был здесь, только стоял не на пороге, а у окна. Будто он смотрел оттуда на этот труп, вернее, не оттуда даже, а снаружи, из-за окна. А потом все заканчивается, вихрь образов исчезает, словно кто-то набросил полог на стеклянный шар.

Габриэль смотрит на труп. Взрезанные гениталии, открытая брюшная полость, вывалившиеся внутренности, море крови на подернувшейся сетью трещин плитке на полу – будто кто-то сливал кровь убойного скота.

Габриэль хочет уйти отсюда, но ноги отказываются ему служить. Пол потемнел от запекшейся крови, и над раздувшимся телом Верены Шустер вьется черный рой мух.

Проходит какое-то время, прежде чем Габриэлю удается взять себя в руки.

«Ладно. Нужно убираться отсюда, Люк».

Будто под гипнозом, он пятится, проходит по темному коридору, снимает одну из фотографий со стены и прячет под куртку.

«Захлопни дверь. Уничтожь все следы своего пребывания здесь».

Габриэль осторожно закрывает дверь и протирает ручку подкладкой куртки.

Его шаги негромким эхом разносятся по лестничной клетке. В подъезде его никто не видел. Да и на улице необычайно безлюдно, кинотеатр похож на дом с привидениями. Только через пару домов Габриэль встречает прохожих, мимо проезжает пара автомобилей.

И лишь подойдя к табличке «Котбуссер Тор», Габриэль возвращается к реальности. Метро изрыгает на поверхность толпу; сигналит какой-то грузовик, сгоняя с парковки удобно устроившегося там бомжа с собачкой на поводке; воняя бензином, проезжает мимо автобус.

Габриэль садится на скамейку, откидывается назад и на мгновение закрывает глаза. Остается только шум – такой близкий и в то же время словно доносящийся издалека.

«Успокойся, Люк!»

«Я спокоен. Хватит тут умничать».

«Ну тогда…»

«Что тогда?»

«Тогда мы можем переходить к делу».

«Ты о трупе?»

«Я бы на твоем месте во все это не лез».

«И это ты называешь “переходить к делу”? Давать мне трусливые советы?»

«Трусливые? Я не трус. Я просто умен».

«О господи, кто это сделал? Кто вообще способен на такое?»

«Психопат. Убийца. Я же тебя предупреждал. Не лезь. Ты нас своим своеволием и одержимостью в могилу сведешь».

«Одержимостью?»

«Да, ты одержим Лиз. Лиз то, Лиз се, одна только Лиз на уме. И не думаешь, что ты можешь потерять из-за такого».

«А о чем это я, по-твоему, должен думать? Что мне терять?»

Молчание.

«Ты чего поджимаешь хвост? Ты же у нас всегда первым бросаешься в бой».

«Я делаю то, чего хочешь ты, Люк».

«А мне казалось, что наоборот».

«Слушай, мы можем не говорить об этом дерьме? У меня нет желания продолжать этот разговор».

«Конечно, можем. Но сначала ответь мне на один вопрос. Как ты думаешь, кто это сделал? Тот же человек, который похитил Лиз?»

«Меня от тебя с твоей Лиз уже тошнит».

«Но тут должна быть какая-то связь. Кто-то похищает Лиз – и в то же самое время кто-то перерезает горло Питу Мюнхмайеру в том же парке, а потом кто-то убивает мать Йонаса, который, между прочим, был лучшим другом Пита».

«И какая же тут связь?»

«Что, если Пит и Йонас что-то видели? Что-то, что не должны были видеть? Может быть, похититель убил Пита именно поэтому».