на двери спальни нет замка. Им с Джоном и в голову не приходило запираться, ведь женщин сюда не водили. Для этих целей в гарнизоне был отведен специальный… Чувствуя, как его все сильнее охватывает паника, Джастин поднялся со стула.

— Почему вы делаете это для меня? Только, умоляю, скажите правду!

Мона не задержалась с ответом.

— Потому что вы мне нравитесь, Джастин. Окажись на вашем месте кто-то другой, я сочла бы свой долг исполненным, но с вами я готова идти до конца. Мне хочется вернуть вам все, включая форт Кэннон.

Хартли вздохнул чуть свободнее, но ему явно не давало покоя что-то еще.

— Как любовнику мне, к сожалению, похвастать нечем. Я давно ни с кем…

— Джастин, меня нисколько не волнуют ваши постельные подвиги или их отсутствие. Если вы будете пытаться мне угодить, у нас ничего не получится. Ваши чрезмерные старания все сведут на «нет». Темная магия использует любую лазейку, чтобы остаться внутри вас, дайте ей хоть малейший повод.

Мона не сдержала вздоха, потому что теперь капитан выглядел откровенно испуганным.

— Так что же мне делать?

— Не то, что нужно, а то, чего вам на самом деле хочется, Джастин.

Такого ответа он явно не ожидал. Мона увидела, как мгновенно потемнели зеленые глаза, почувствовала нарастающую волну его возбуждения. Чтобы немного подстегнуть дарованное самой природой естественное влечение, волшебница принялась неспешными движениями избавляться от одежды, и когда платье плавно соскользнуло к ее ногам, Джастин замер в восхищении, позабыв сделать вдох. Чтобы не дать ему опомниться, Мона все свое сопереживание переплавила в чувственный призыв.

Волшебница чувствовала себя неуютно в роли соблазнительницы, она не умела кокетничать, поэтому решила довериться интуиции. Как там говорила ее сестра? «Чтобы он потерял голову, чтобы жил и дышал любовью…»

Но обнаженный Джастин Хартли заставил ее саму позабыть, что это всего лишь миссия, акт целительства. Нисколько не стыдясь своей наготы, он зачарованно смотрел на нее, и Мона первая сделал шаг навстречу. Еще вчера она видела его тело изуродованным, истекающим кровью, а сегодня с наслаждением проводила ладошками по гладкой, упругой коже, любуясь рельефом твердых мышц.

От ее прикосновений Джастина сотрясала непроизвольная дрожь, но он ни разу не попытался отстраниться. Вспыхнувшее желание полностью заслонило собой тьму, а спустя короткое время Хартли перестал переживать и по поводу своей неискушенности. Его невольные стоны и вскрики возбуждали гораздо сильнее, чем ласки многоопытного любовника, а пробудившаяся после долгой спячки чувственность оказалась для Моны настоящей сладкой ловушкой.

Джастин целовал ее все жарче, все смелее, все требовательнее, и незаметно для себя волшебница утратила контроль не только над чувствами, но и над магией. Впервые в жизни она забыла о своей сокрушительной силе, отбросила осторожность, как ненужную вещь.

В огне их страсти сгорели демоны, испарились темные заклинания, но поглощенные друг другом любовники не замечали ничего. Только в момент, когда тело Джастина выгнулось в финальной судороге, разрывая тесное кольцо ее объятий, Мона, наконец, вспомнила об опасности…

Капитан Хартли проснулся в полной боевой готовности. Не то чтобы он не просыпался так каждое утро, но за годы вдовства настолько привык игнорировать потребности своего тела, что они давно жили, не мешая друг другу: он сам по себе, потребности сами по себе. Но сегодня к нему прижималось нежное, благоуханное женское тело, и пушистые волосы щекотали подбородок. Волшебница крепко спала, закинув на него ногу, ее голова покоилась на его плече. У Джастина онемела рука, но он продолжал неподвижно лежать с закрытыми глазами, чувствуя себя одновременно великим и ничтожным.

Он пережил лучшую ночь в своей жизни, но ясно, как день, сознавал, что она будет единственной. За какой-то десяток дней он успел побывать на самом дне преисподней, а потом неожиданно вознесся на небеса. Эта прекрасная, загадочная, непредсказуемая женщина, которая сейчас сонно дышала ему в шею, не только спасла, но и навсегда изменила его жизнь. От ее теплой тяжести хотелось смеяться, хотелось плакать, хотелось любить…

Осторожно высвободившись из сладостного плена, он встал коленями на пол и вознес короткую благодарственную молитву. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вернуться на смятые простыни, с головой окунуться в новую любовную схватку и еще хоть день, хоть час не думать о неизбежном расставании. Но обещанная ночь прошла. Капитану пришло время вернуться к месту службы, а волшебнице — покинуть его навсегда.

Мона… Она все еще крепко спала, сморенная глубокой усталостью, и он знал, что будить ее сейчас нельзя ни в коем случае. Что же теперь с ним будет? Из одной гибельной зависимости он без перехода попал в другую, и избавления от нее в природе не существовало. Хартли напомнил себе, что в их договор входило только исцеление, любовь там не значилась, но грудь распирало, сердце билось тяжелыми толчками, и слезы жгли глаза. Он даже не помнил, когда плакал в последний раз. Наверное, на похоронах…

Джастин собрал свои вещи и тихо вышел за дверь. Одеваясь в соседней комнате, он мучительно раздумывал, чем бы занять ноющее тело и пылающую голову. Может быть, пару раз переплыть озеро? Вода в нем была достаточно холодной, чтобы остудить любовный жар… И тут его внимание привлек звук настолько знакомый и привычный, что он не сразу придал ему значение. Это был звон оружия, и Хартли, наконец, вспомнил, что они с Моной здесь не одни.

На вытоптанной площадке недалеко от дома, где часто тренировались сами патрульные, фехтовали эльфы. Четверо мечников бились двое надвое, остальные охраняли лагерь и дом. Капитан остановился на крыльце и принялся наблюдать за боем, отмечая особенности эльфийской техники владения мечом.

Само собой, присутствие зрителя не осталось незамеченным. Командир эльфов опустил оружие и коротко кивнул Джастину. Взгляд, которым он окинул капитана, не был откровенно оскорбительным, но содержал достаточно яда, чтобы задеть его самолюбие и дать понять: эльфу прекрасно известно, что происходило в доме этой ночью. Кианнасах